Фэй Уэлдон - Ожерелье от Булгари
Дорис хотелось быть в хороших отношениях с Рэндомами. Если уж Грейс может, то она и подавно.
— Вообще-то они довольно скучные, — осторожно проговорил Барли. — Книг у них в доме немного, но она очень славная женщина.
Дорис было нечего надеть, поэтому они доехали на такси — у Росса, шофера Барли, заболела мать — до конца Южной Молтон-стрит и зашли в «Брауне». Там Барли молча наблюдал, как Дорис покупала миленькое шелковое платье работы японского дизайнера, в желтых, оранжевых и золотых тонах. Ее обслуживали стройные вежливые продавщицы, а он стоял и смотрел, засунув руки в карманы. Грейс ни за какие коврижки не стала бы вот так тратить время и деньги. Платье ему очень понравилось, о чем он с удовольствием и сказал Дорис.
— Но, дорогой, ты должен помнить, что у меня идеальный десятый размер, а у твоей бывшей — далеко не идеальный четырнадцатый, а может, и шестнадцатый, а такие женщины не очень-то любят ходить по магазинам.
Дорис охотно похудела бы и до восьмого размера, но на Би-би-си не хотели, чтобы она была слишком уж тощей: ведь телеведущие служат примером для нации. А иначе она ела бы на ленч диетический салат, а не «Цезарь» с сухариками и густым салатным соусом. Платье стоило шестьсот фунтов, и Барли заплатил. Но Дорис собиралась продать свою квартиру в Шеферд-Буш и настояла на том, что со временем вернет ему деньги. Приятно, конечно, когда тебя балуют, но она дорожит своей независимостью.
Потом они прошлись пешком по Гросвенор-сквер, смотрели, как какие-то японские дети гоняют голубей, пока матери не позвали ребятишек домой. Затем двинулись на Бонд-стрит и зашли в «Булгари», где еще более обаятельные девушки, да и мужчины тоже, показали им переливающиеся на свету украшения. Дорис с Барли решили остановиться на изящной современной вещице — ожерелье из белого и желтого золота с оправленными в него тремя древними монетками. Потемневшая бронза отлично смотрелась в таком обрамлении, и ожерелье почему-то отлично подходило к японскому платью, хотя и было образчиком совершенно иной культуры. Барли заплатил восемнадцать тысяч фунтов, и они забрали ожерелье. На этот раз Дорис ни слова не сказала о том, что вернет ему деньги. Ну, для чего еще нужны деньги, как не для того, чтобы их тратить? Барли очень неплохо заработал на строительстве судостроительного комплекса на Канарах. Пошел на риск, от которого его все (включая Грейс) отговаривали, и затраты вернулись сторицей, а в наши дни деньги просто делают деньги. Капитал растет и растет Дорис похожа на него, тоже любит рисковать. Небольшая прогулка до книжного магазина на Хейвуд-Хилл, где Дорис была на ты с очень образованным и галантным владельцем и где они выслушали рекомендации насчет ее клина «Из прошлого», — и подошло время приема у леди Рэндом. Они с толком потратили каждую имевшуюся минуту, и этим они оба отличались от Грейс, которая предпочитала проводить время в праздных мечтах. Барли даже ощутил некоторую усталость, когда они, наконец, добрались до солидного дома с колоннами. Салат «Цезарь»» не очень-то способствует поддержанию сил у мужчины, привыкшего есть жареную рыбу с картофелем и зеленым горошком, но Барли подумал, что канапе у Рэндомов будет предостаточно и они вполне питательны — не все же на свете обезжиренное.
— Господи, — проговорила Дорис, выходя в новом платье, — по-моему, вон там — твоя бывшая. Как ей удалось попасть на такое мероприятие?
Леди Джулиет любезно позволила Дорис переодеться в своей личной гардеробной, где Дорис долго восхищалась обилием различных флакончиков с духами, но промолчала насчет декора, в котором явно отдавалось предпочтение фовизму и который, на ее взгляд, сильно напоминал фон ее литературной программы. Литература была достойным сюжетом, но дизайн студии был рассчитан на то, чтобы сделать антураж более веселым. Прежде чем леди Джулиет тактично удалилась, оставив Дорис переодеваться, между ними состоялась короткая беседа, в ходе которой леди Джулиет предложила Дорис с Барли как-нибудь прийти к ним на ужин. Дорис, в свою очередь, пригласила леди с лордом приехать в Уайлд-Оутс (новое название, которое она дала загородному дому Барли, некогда принадлежавшему и Грейс) на уик-энд в августе, если они не будут на Багамах. Но в поведении леди Джулиет было нечто такое, что сильно задело Дорис. Дорис точно назвала дату приглашения, а леди Рэндом — нет. Дорис поняла, что к ней отнеслись пренебрежительно, а она к такому не привыкла.
— Барли, — сказала она, — убери свою бывшую из этого зала, или я не смогу здесь оставаться. Позови полицию или еще что. Она убийца.
— Солнышко, — ответил Барли, помахав через зал Грейс рукой, — она кровожадна и способна на убийство, в этом судья Тобиас Лонг с тобой согласился, но она отбыла свой срок, и я сомневаюсь, что она нападет на тебя прямо здесь.
— Не буди лихо, — пробормотала Дорис, но развивать тему не стала, потому что на подиум поднялся потрясающе красивый молодой человек и встал перед портретом, автором которого, судя по всему, и являлся.
Изображенная на портрете леди Джулиет выглядела доброй, прекрасной, умной и безмятежной, хотя и немного в рубенсовском духе. Именно так хотела бы выглядеть сама Дорис: иногда йоги бывают слишком длинными, лицо слишком узким, а волосы слишком напоминают прическу принцессы Ди, чтобы чувствовать себя комфортно. Слишком многое делается в расчете на публику. Возможно, с недавних пор мир и считает Дорис самой горячей штучкой после разогретого в микроволновке джема, с ее новым британским мужем-миллионером, но у самой Дорис имелись на этот счет кое-какие сомнения. При помощи стиля и шика можно кое-чего добиться, особенно если двигаться достаточно быстро, чтобы никто просто не успел заметить изъяны, но леди Джулиет выглядела отлично даже в спокойном и расслабленном состоянии, И никогда не выйдет из моды, как это может произойти с Дорис, и Дорис это знала. Однажды, увидев Дорис на экране, мир вздохнет и скажет: «Опять она…» И Дорис к этому дню нужно иметь изрядную долю самоуверенности и солидный банковский счет.
Безупречно гладкую шею нарисованной леди Джулиет украшало эксклюзивное ожерелье от Булгари. Красное золото и сталь, яркий изумруд и насыщенный рубин, — Дорис мгновенно поняла, что просто обязана его заполучить. Они с Барли сегодня видели в бутике «Булгари» нечто похожее, но не совсем. И решили не покупать, а выбрали вместо него то, что сейчас украшало ее шею. Вещь не такую яркую, возможно, более приглушенную, более сегодняшнюю, поскольку Барли с Дорис и пребывали в настоящем. И цена была совсем другая: восемнадцать, а не двести семьдесят пять тысяч, и Дорис горячо надеялась, что не эта разница повлияла на выбор Барли. Раньше она, конечно, говорила, что вернет ему деньги, но ведь он наверняка понял: на самом деле этот вопрос не стоит на повестке дня. Она — работающая девушка, а он — богатый мужчина, он любит ее и должен это доказать. Больше всего на свете Дорис ненавидела мелочных мужчин. Ей нравилось надетое на ней ожерелье с древнеримскими монетами и флером современного Рима, конечно, нравилось, просто теперь ей хотелось иметь еще и ожерелье леди Джулиет.
Вообще-то Дорис не помнила, чтобы ей так же сильно чего-то хотелось с того самого дня, двадцать лет назад, когда ее отец Эндрю, строитель из Югославии, подарил на юбилей свадьбы ее матери Марджори, официантке, бриллиантовое кольцо, купленное в «Ратнерс». Это случилось на тринадцатый день рождения Дорис Зоак. Отец женился на матери как раз вовремя: не успела Марджори произнести «я согласна», как ее увезли рожать. Во всяком случае, так гласило семейное предание. Поэтому Дорис считала себя очень даже причастной к свадьбе и полагала, что тоже некоторым образом заслуживает кольца с бриллиантом, но получила лишь туалетный столик из жуткого оранжевого пластика, закатила скандал и была отправлена к себе в комнату. У всех свои проблемы.
Аукцион начался. Дорис дернула Барли за руку:
— Барли, я хочу это ожерелье. То, что на картине.
Несмотря на всю свою любовь к ней, Барли ощутил укол раздражения. Хочу, хочу, хочу! Он вспомнил, что обычно говорила его мать, когда он был ребенком и просил то новые ботинки, то кусок хлеба перед тем, как уйти в школу. И будешь ты во власти желаний.
Грейс по крайней мере понимала, что такое бедность. Сама она, конечно, никогда не испытывала нужды. Она была старшей из трех дочерей преуспевающего врача с Харли-стрит, который также происходил из хорошей семьи. Она никогда не знала голода, лишений и холода, ей не приходилось раз за разом обувать сырые туфли из-за того, что других попросту не было. Ее родители были добрыми и милыми людьми, пусть и лишенными воображения. Когда Грейс привела Барли к себе домой, они приняли его довольно доброжелательно, он дал им возможность гордиться отсутствием снобизма. Они восхищались его внешностью, энергией и целеустремленностью, но он был не совсем таким, каким бы они хотели видеть мужа своей дочери. Они не могли точно сформулировать, что им нужно — «Мы только хотим, чтобы ты была счастлива», — но ожидали, что источником ее счастья станет молодой человек с титулом или хотя бы с хорошим произношением. Они растили дочерей, прививая им, чувство гражданской ответственности, и теперь, возможно, пожинали плоды собственного труда. Детям свойственно выслушивать родителей, схватывая лишь внешнюю сторону и не замечая подтекста. Провозгласи они принцип равенства — и юнцы примут его всем сердцем. Во время каникул, вернувшись из закрытой школы, Грейс и ее сестры спорили, кто из них сможет работать с обездоленными — подвергшимися насилию женами, детьми-инвалидами, нищими. Все три нашли себе любовников, так сказать, на задворках, но только Грейс оказалась последовательной до конца.
