Оливия Голдсмит - Билли-талисман

— Да нет же, — уговаривал Эллиот. — Позволь и мне пойти. В конце концов, это свободная страна. Так говорится в конституции.

Кэйт фыркнула:

— В отличие от принятого в конституции США, я сторонница отделения церкви от государства.

— Нет, — парировал Эллиот, — ты за отделение геев от гетеросексуалов.

— Это не так. Ты же ужинал со мной и Ритой на прошлой неделе, — она не собиралась позволять ему манипулировать черным ящиком политкорректности. — Ты не увидишь Бину не потому, что она моя старая подруга, — просто между вами нет ничего, абсолютно ничего общего.

— Мне нравятся люди, с которыми у меня нет ничего общего, — спорил Эллиот. — Вот почему я люблю тебя и живу с Брайсом.

— Не будь таким жадным, ты же встретишься сегодня с Майклом, — ответила Кэйт. — Этого не достаточно для такой пары кумушек, как вы с Брайсом?

— Ну вот, — уступил Эллиот сдаваясь. — Придется подчиниться.

Кэйт рассмеялась и сказала:

— Ладно, я уже опаздываю на свое девичье свидание. Позволь повторить тебе совет, который я дала пару часов назад своей ученице Дженнифер Уэйлен. Старайся завести собственных друзей, дорогой.

Они были у входа в подземку. Кэйт широко улыбнулась Эллиоту и обняла его на прощание. Пожав плечами, он констатировал свое поражение. Когда она сбегала вниз по ступенькам в темноту тоннеля, Эллиот бросил вслед:

— Не забудь, ужин в восемь!

— Там и встретимся! — крикнула она через плечо и побежала к поезду.

Глава III

Кэйт и Бина шли по Лафайет-стрит, глазея на витрины фешенебельных бутиков и художественных галерей, заполнявших район Сохо. Кэйт чувствовала себя в Сохо как дома. Она была бы не против жить где-нибудь тут рядом, но это было слишком дорого, учитывая жалованье школьного психолога. Кэйт снимала квартиру в Челси, но вполне могла сойти за жительницу центра. Бина Горовиц же была истинной обитательницей Бруклина: ее темные волосы были идеально уложены, одежда слишком «подходящая», как говорила Барби в студенческие годы. Небольшого роста и коренастая, несколько излишне увешанная золотом, она невыгодно выделялась среди модельного вида покупателей, толпившихся в одном из самых модных кварталов центра Манхэттэна, и хотя все это не мешало Кэйт нежно относиться к своей подруге, она была благодарна Брайсу, колледжу, манхэттэнским бутикам и новым нью-йоркским друзьям за то, чему она от них научилась. Ее собственный бруклинский колорит остался, слава Богу, в далеком прошлом.

— Бог мой, Кэти, и как ты только живешь здесь, — говорила Бина. — Это из-за этих людей с Манхэттэна девчонки по всей стране теряют аппетит. — Кэйт смеялась, но Бина была недалека от правды.

Бина вытягивала шею по всякому поводу, притормаживая, чтобы взглянуть на заурядные образчики ню, на витрину магазина готового платья в стиле «стрип» или подивиться, увидев лавку под названием «Для тупых». Кэйт была вынуждена объяснить ей, что это был всего лишь магазин одежды вроде «Отпрыска желтой крысы» — лавки, в которую сама она не ходила за покупками, но имела сумку для покупок оттуда.

— К чему такие смешные названия? — спросила Бина. — Правда, жарко? — добавила она, обмахиваясь как веером, небольшой афишей выходящего из моды бродвейского шоу, которую какой-то парень вручил ей, когда они проходили мимо. Он даже не попытался всучить такую Кэйт: она не была похожа на собирательницу всякого мусора.

— Ладно, успокойся, — сказала Кэйт. Она пыталась ускорить шаг — салон пользовался славой заведения, требовавшего от клиентов пунктуальности, но Бина оставалась верна себе, ее трудно было заставить поторопиться или помолчать. Семья Горовиц приняла Кэйт, когда ей было одиннадцать, и она знала практически все про Бину. Как-то раз Кэйт не поленилась подсчитать и обнаружила, что миссис Горовиц скормила ей не меньше пятисот обедов, но большей части приготовленных на курином жире. Доктор Горовиц учил ее кататься на двухколесном велосипеде, пока ее собственный папаша пил или просто ленился (или то и другое вместе). Брат Бины, Дэйв, учил их обеих плавать в муниципальном бассейне, и Кэйт до сих пор была не против при случае поплавать на время.

Раньше, в Бруклине, где у Кэйт не было никакой отдушины, зато было стремление обзавестись более утонченными друзьями, вроде Эллиота и Брайса или Риты, с которыми она могла пошутить или поговорить о книгах, Бина порой ей надоедала. Но, находясь постоянно теперь в окружении интеллектуалов, друзей-космополитов, она могла оставить придирки к местечковым интересам и разговорам Бины и просто ценить ее доброе сердце.

— И правда жарко, — повторила Бина — привычка, выработавшаяся на случай, когда Кэйт не удостаивала ее ответом.

— Что, в Манхэттэне жарче, чем в Бруклине? — спросила Кэйт поддразнивая.

— В Манхэттэне всегда жарче, чем в Бруклине, — подтвердила Бина, совершенно не заметив иронии Кэйт. Бине решительно недоставало иронии. — Все из-за этих проклятых тротуаров и движения, — она посмотрела вдоль Лафайет-стрит и покачала головой в знак неодобрения. — Я бы не смогла жить здесь, — ворчала она, как будто у нее была возможность выбора и гнездышко за миллион долларов было по карману им с Джеком. — Я бы просто не смогла.

— Так ты и не живешь здесь, — напомнила ей Кэйт, — и в чем проблема?

Бина вдруг перестала обмахиваться, вытаращилась на Кэйт и кротко спросила, как она обычно делала:

— Я, наверно, ужасная?

Кэйт почувствовала, как нежность в ней побеждает раздражение, и, как обычно, вспомнила, за что так любит Бину. И она ответила как всегда:

— Ты все та же Бина.

— Все та же, Кэти, — сказала Бина: привычная литания[1] — так они мирились и сглаживали противоречия вот уже второй десяток лет.

Кэйт улыбнулась, и они обе вернулись в обычную колею. Кэйт не могла себе вообразить, как она бы представила Бину своим манхэттэнским друзьям, но она также не могла жить без Бины, хотя иногда пыталась. Бина совершенно отказывалась развиваться, и это одновременно раздражало и устраивало Кэйт, а порой приводило в совершенное замешательство.

Когда они переходили Спринг-стрит, Бина, словно читая мысли Кэйт, вскрикнула:

— Боже, посмотри-ка на него!

Кэйт обернулась, предполагая увидеть нечто вроде уличного ограбления. А всего лишь увидела на другой стороне улицы татуированного парня с пирсингом, шагавшего по своим делам, который вовсе не был сколь-нибудь значительным образчиком безумной местной жизни. Кэйт даже не отпустила замечания, а лишь посмотрела на часы.

— Мы не должны опаздывать, — поторопила она Бину. — У меня приготовлено для тебя что-то особенное. — Затем она решила сменить тему: — Ты уже подобрала цвет для маникюра?