Розамунда Пилчер - Карусель
— О, как замечательно. Шарлотта, это твой чемодан? Пойдем. Тебе надо вымыть руки, затем мы попьем чаю. Миссис Карноу испекла бисквит. Надеюсь, ты любишь бисквит?
— Да, — проговорила Шарлотта, но ее ответ прозвучал неубедительно. Судя по всему, она терпеть не могла бисквит и предпочла бы рыбные палочки и чипсы.
— Пруденс, я надеюсь, ты найдешь Фебу в добром здравии. Может быть, вы как-нибудь заглянете к нам на обед. Как поживает твоя матушка?
— С ней все в порядке.
— Я еще расспрошу тебя о новостях в другой раз. Пойдем, Шарлотта.
— До свидания, — попрощалась со мной Шарлотта.
— До свидания, Шарлотта. Приходи нас проведать.
— Да, я приду.
Я подождала у такси, пока они не поднялись наверх и не скрылись в дверях. Миссис Толливер несла чемодан, а Шарлотта осторожно ступала на своих каблучках, все еще сжимая в руке комиксы. Она не обернулась, чтобы помахать. Дверь за ними закрылась.
Глава 2
Казалось очень несправедливым, что десятилетней Шарлотте был уготован такой прохладный прием, а меня, вполне самостоятельную женщину двадцати трех лет от роду, ожидали Феба и Холли-коттедж. Там не было подъездного пути, только посыпанный гравием участок между воротами и домом. В саду росло множество георгинов и хризантем, входная дверь была распахнута и впускала в дом вечерний бриз, а в окне над лестницей, словно приветствуя гостей, колыхалась на ветру розовая ситцевая занавеска. Феба появилась, едва такси въехало в ворота. Ее левую руку покрывал громоздкий белый гипс, зато правой она махала изо всех сил, приветствуя нас, и бежала навстречу так проворно, что мистер Томас едва ее не сбил. Я выскочила из машины, не дождавшись, пока она окончательно остановится, и тут же попала в однорукие объятия Фебы. В ответ я обняла ее за двоих.
— О дорогая моя, — воскликнула она, — ты чудо! Вот уж не думала, что ты приедешь. Поверить не могу. Я тут едва не сошла с ума, пытаясь куда-нибудь выбраться. Я ведь даже на велосипеде ездить не в состоянии…
Смеясь, я выпустила ее, и мы посмотрели друг на друга с большим удовольствием. Смотреть на Фебу всегда удовольствие. Она непредсказуема, но это удовольствие. В ту пору ей уже было за шестьдесят, но никто не дал бы ей столько.
Я увидела теплые чулки, крепкие ботинки, поношенную и помятую джинсовую юбку. Поверх нее она надела мужскую рубашку и вязаную кофту (вероятно, унаследованную от Чипса), на шее были золотые цепочки и шерстяной клетчатый шарф, а на голове, как всегда, шляпа.
Она всегда носила довольно щегольские шляпы, широкополые и с глубокой тульей. Ей приходилось надевать их, когда она работала на природе, чтобы защищать глаза от холодного белого сияния корнуоллского света. Она так свыклась с этими шляпами, что часто забывала их снимать. Сейчас на ней была темно-коричневая шляпа, украшенная серыми перьями чаек, воткнутыми под окаймляющую ленту. Под сенью ее полей мне подмигивало и улыбалось лицо Фебы, покрытое сетью морщинок. Ее улыбка обнажала зубы, белые и ровные, как у ребенка, а яркий цвет голубых, как незабудки, глаз соперничал лишь с цветом оправленных в серебро бирюзовых серег, покачивавшихся по обеим сторонам лица.
— Ты притворщица, — заметила я, — может, ты и сломала руку, но выглядишь прекрасно, как всегда.
— Чушь какая! Вы слышите, мистер Томас, она говорит, что я прекрасно выгляжу. Она либо слепая, либо полоумная. А это что такое? Твой чемодан? А зачем тут увядшие цветы? Не хочу никаких увядших цветов…
Держа в руке поникший букет, она вновь начала смеяться.
— Мистер Томас, вам придется прислать мне счет. Я не могу расплатиться с вами прямо сейчас — куда-то подевала свою сумочку.
— Я расплачусь, Феба.
— Ни в коем случае. Мистер Томас ничего не имеет против, не правда ли, мистер Томас?
Мистер Томас уверил нас, что он не против. Он вернулся в такси, но Феба последовала за ним, просунула голову в окно и поинтересовалась, как поживает больная нога миссис Томас. Мистер Томас начал довольно пространно об этом рассказывать, но на середине его повествования Феба решила, что узнала достаточно.
— Я очень рада, что ей стало лучше, — заявила она и убрала голову из окна машины. Мистера Томаса такой оборот застал врасплох, но нисколько не смутил. Ведь это была мисс Шеклтон — одному богу ведомо, что у нее в голове. Старое такси вновь тронулось с места и в следующее мгновение, разбрасывая гравий, унеслось прочь через ворота и дальше вверх по дороге.
— Ну что же, — Феба взяла меня за руку, — пойдем в дом. Я хочу послушать все новости.
Мы вместе вошли в дом через распахнутую дверь. Я остановилась в холле, огляделась по сторонам и с удовольствием отметила, что здесь все осталось по-прежнему. Передо мной были натертые полы, застеленные ковриками, ничем не покрытая деревянная лестница на второй этаж, беленые стены, беспорядочно увешанные крохотными и яркими, словно бриллианты, картинами Фебы, написанными маслом.
В доме стояли запахи терпентина, дерева, льняного масла, чеснока и роз, но самое большое его очарование таилось в воздушной легкости, возникавшей благодаря бледным тонам, кружевным занавескам, соломенным коврикам и полированному дереву. Даже посреди зимы здесь всегда было ощущение лета.
Я глубоко вдохнула, смакуя все это.
— Как хорошо, — вырвалось у меня, — как хорошо вновь здесь очутиться.
— Ты все в той же старой комнате, — отозвалась Феба и направилась в кухню, оставив меня в одиночестве. Я знала, что она потратит время на то, чтобы оживить цветы Найджела, хотя у нее было предостаточно своих. Я взяла чемодан и направилась по лестнице в комнату, которая отводилась мне с тех самых пор, как я была совсем маленькой девочкой. Когда я открыла дверь, на меня налетел порыв холодного ветра из широко распахнутого окна. Я затворила за собой дверь и все тотчас перестало колыхаться. Положив чемодан, я подошла к окну и высунулась, чтобы взглянуть на знакомую картину.
На море был отлив и вечерний воздух пах морскими водорослями. В Холли-коттедже вас всегда окружают запахи моря, потому что дом стоит над поросшим травой обрывом, с которого открывается вид на морской залив. Этот залив врезается в сушу словно огромное озеро, и приливные воды каждый день заполняют его и откатываются назад.
Под домом проходила широкая дамба, по ней некогда шла одноколейная железная дорога, которая вела к оживленной верфи. Ныне верфь была закрыта, пути разобраны, но дамба по-прежнему стояла, могучая как скала. Во время высоких приливов вода доходила почти до ее края, и летом там было удобно купаться, но во время отливов были лишь акры голого песка, несколько покрытых водорослями скал, оставшиеся тут и там мелкие лужи и около дюжины заброшенных рыбацких лодок, которые много зим назад были вытащены на гальку и уже больше никогда не выходили в море.
