Одолжи мне жениха - Дарья Волкова
Ах, какому нехорошему человеку я подарила треники Ярика, осквернила, практически, светлую память об этом святом человеке.
В общем, Виолетта демонстративно рыдала, я демонстративно охала. Я ей не верила, она, похоже, догадывалась, что я ей не верю. Поэтому рыдала недолго.
– Я одного не пойму, Тонь, – Виолетка аккуратно убрала из-под глаза слезинку. – Куда он делся? Понимаешь, просто исчез! Заскочил в лифт – и всё! Парни с девчонками весь подъезд прочесали, его нигде нет. Лифт приехал пустой. Как растворился!
– Может, осознал всю подлость своего поступка и выбросился с балкона пожарной лестницы?
Виолетта хмуро глянула на меня из-под наращённых ресниц.
– Очень смешно.
Не смешно, согласна. Сейчас сделаем смешно.
– Слушай, а ты же его голым видела, да? Может, у него сзади пропеллер, ну, как у Карлсона. И он того… кнопочку на животе нажал – и фьють, улетел!
– Тоня, в тебе талант комедийный пропадает.
– Считаешь?
Виолетка поняла, что добровольно я на сотрудничество со следствием не пойду, и спросила в лоб:
– А вот тётьНюра говорит, что видела, как Ярослав из подъезда выходил, часов примерно в пять.
– ТётьНюра в честь твоей свадьбы на грудь не принимала часом?
Твою мать, Огарёв, ты не мог незаметно исчезнуть, да? Хотя у нашей дворничихи и мышь незамеченной не проскочит.
– Нет, не принимала. – Роль несчастной жертвы окончательно сползла с Виолетты, и теперь она смотрела цепко. – И она сказала, что у него была футболка с танками.
– Да ты что! – всплеснула руками я. – Это он такой красивый-нарядный жениться собрался? А у тебя же мама педагог…. А у тебя же папа пианист… – замурлыкала я. – Какой ты нафиг танкист!
Этой песней я доводила Ярика. А у Огарёва и правда же мама – педагог высшей школы. Может, и папа – пианист. Хотя в кого-то же он таким конём должен был уродиться? Среди пианистов коней вроде не водится.
– А где твой? – Виолетта не сводила с меня внимательного взгляда, не реагируя на мое пение.
– Мой кто?
– Мужик твой? Он же всё время дома сидит.
Ярик, Ярик, выгнала тебя, а ты мне всё равно жизнь портишь. Твоя упорная привычка днём в трениках и дурацкой футболке с танками за пивом ходить меня подвела.
– К маме своей поехал, – безмятежно соврала я.
– К маме? – недоверчиво уточнила Виолетта.
– К маме, – закивала я. – У всех есть мама. Даже у моего мужика.
Хотя об этой женщине мне ничего не было известно, Ярик как-то не распространялся про свою семью. А теперь уже неважно.
Разговор в прихожей явно застопорился. Виолетка меня чутко подозревала во всех смертных грехах, но прижать ей меня было нечем. И тут…
– А что это у тебя? – Виолетта шагнула в сторону и вперилась взглядом во что-то у меня за спиной.
– Где? – Я обернулась.
Тьфу ты, пропасть!
Из-под банкетки, незамеченный мной раньше, торчал край белой бутоньерки. От костюма нечаянного гостя.
Мы молча созерцали этот белый клочок. Что это цветок, вообще-то, еще нужно было догадаться. Потому обе дёрнулись. Но у меня реакция оказалась быстрее – я пять лет ходила на гандбол и стояла в воротах.
Я быстро ухватила белую улику и смяла в кулаке.
– Ничего. Просто бумажка какая-то.
– Покажи! – потребовала Виолетта.
– С какого …? – возмутилась я. И мяла, мяла в кулаке бутоньерку, в душе проклиная нежданного гостя всеми известными мне словами.
– Покажи!!! – нервно взвизгнула Виолетка и даже топнула ножкой.
Маменьке своей топай. И мужику – когда заведёшь.
– А если там список любовников? – Я попыталась как-то нейтрализовать ситуацию. – Или стишки любовные?
– Да какие у тебя любовники! – налилась яростью Виолетка. – На тебя только гопники могут позариться! Это бутоньерка Ярослава, я видела! Значит, он был у тебя! Ах ты…
Дальше слушать я не стала. И вытолкала Виолетту за дверь. Фитнес в зале – он, может, для красоты фигуры и полезен. Зато в потасовке победа достанется тому, кто пять лет стоял в гандбольных воротах.
Заперев дверь, я с наслаждением разодрала на мелкие клочки злосчастное украшение и выбросила ошмётки в унитаз. И воду спустила.
Всё. Теперь точно никаких следов присутствия Огарёва в моей квартире. Пакет завтра поставлю у мусорки. Только не у нашей, а по дороге к остановке.
Успокоенная этой мыслью, я пошла курить. И даже покурила. И поужинала. И даже по дому пошуршала чуть-чуть – стычка с Виолеткой меня как-то взбодрила. А потом наступила вторая часть марлезонского балета.
Звонок в дверь.
Я подумала, что это Виолетка за сдачей пришла, и дверь открыла в самом боевом настроении. Но я допустила ту же ошибку, что и Огарёв – недооценила подружку детства моего сурового. Виолетка в лучших традициях детства нажаловалась маменьке и подтянула тяжелую артиллерию. За дверью стояла тётьГаля.
В одной хорошей и смешной книжке – убей бог не помню в какой – про тётьГалю было очень здорово написано. То есть писали не про нее, но словно с нее. Там было что-то про арбузные груди и мощный затылок. Прибавьте к этому голос, как бензопила, и хватку, как у бульдога, – и вы получите полный портрет тётьГали. Я не считала себя робкой кисейной барышней, и за словом в карман не лезла никогда, и матом послать, если что не нравится – за мной не заржавеет. Но против тётьГали я – малявка. У нее еще и школа советской торговли за мощными плечами. В общем, я замерла аки кролик перед удавом.
– Шо же ты, Тонька, на чужого мужика-то покусилась? – ТётьГаля неумолимо шагнула через порог.
И я ничего не смогла ей противопоставить. Отступила.
– Разве ж тебя не учили, что чужое брать нельзя?
– А я и не брала… – вякнула я, пытаясь собраться с мыслями. Получилось не очень.
– А кто нашего жениха в свою квартиру пустил? – вкрадчиво поинтересовалась тётьГаля. В ее исполнении вкрадчивость звучала особенно страшно.
– А у него на лбу не было штампа, что он ваш! – Отпираться, в общем-то, было уже бесполезно.
– Ах, штампа не было… – нараспев произнесла соседка. – А штамп у него, девочка, в другом месте стоял. Уже почти стоял. Чужой жених – это же, считай, что чужой муж. Ты понимаешь это? Что чужого мужа увела?
Огарёву сейчас, наверное, икалось без перерыва. Свалился мне на голову!
– А если он у вас такой ненадёжный, что того и гляди – уйдет, так чего же вы его в наручниках в ЗАГС-то не вели?
Ой, зря я это сказала.
