Запретное искушение - М. Джеймс
Слезы так резко подступают к моим глазам, горячие и обжигающие, что я едва успеваю сморгнуть их, прежде чем они скатываются.
— О-о, — шепчу я, не в силах придумать, что еще сказать.
Он подходит к изножью кровати и сжимает ее в руках. Все, о чем я могу думать, это то, как эти руки ощущались на мне, скользили по моей коже, сжимали мою грудь так, как он сейчас сжимает подножку, эти длинные пальцы скользили внутри меня. Я хочу не только удовольствия, которое он мне доставил, но и его самого. Я не могу представить, чтобы кто-то другой когда-либо заставлял меня чувствовать то, что он. Я не хочу, чтобы кто-то другой это делал.
— Я имел в виду то, что сказал в самолете, Саша. Мы друзья, какими были всегда, до тех пор, пока ты этого хочешь. И я защищу тебя ценой своей жизни, если понадобится. Я найду, кто это сделал, и заставлю их заплатить.
Его руки сильнее сжимают подножку, костяшки пальцев белеют.
— Я неделю оставался у твоей кровати, Саша. Ты знаешь, что я чувствую к тебе. Ты знаешь, что я…
Макс замолкает, тяжело сглатывая, и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, изо всех сил сдерживая слезы. Это кажется слишком тяжелым, как будто у меня нет сил сдерживать их.
— Ты что? — Шепчу я срывающимся голосом, и он смотрит на меня своими печальными карими глазами, которые заставляют меня чувствовать, что мое сердце разрывается надвое.
— От того, что я говорю это вслух, Саша, лучше не становится. Это только усложнит задачу. И это тяжело для меня, веришь ты мне или нет. Я хочу… — Он снова сглатывает, как будто борется с тем, что хочет сказать, тщательно подбирая слова, и я хочу, чтобы он сказал их все, позволил им выплеснуться потоком желания.
Но это невозможно, и никогда не будет.
— Я хочу, чтобы ты была в безопасности, — наконец говорит он. — Со мной ты на самом деле не в безопасности. Было ошибкой не оставить тебя с Виктором и не попросить его отвезти тебя на конспиративную квартиру. Я не должен был позволять моим собственным чувствам, моему желанию сделать тебя счастливой встать на пути моего здравого смысла. Но я это сделал, и теперь мы здесь.
— Это не было ошибкой…
— Тот факт, что ты чуть не умерла, означает, что так оно и было. — Голос Макса слегка твердеет, приобретая более суровые нотки. — Но мы не можем изменить то, что произошло, только то, что произойдет дальше. Ты должна выслушать меня, Саша, если мы хотим выбраться из этого. Ты должна повиноваться мне. Ты понимаешь?
Он никогда раньше не разговаривал со мной так резко. Но это не ослабляет моего желания к нему. Если уж на то пошло, это еще больше раздувает пламя, отчего ощущение глубоко в моем животе становится сильнее, а бедра сжимаются вместе в ответ на его властный тон.
— Да, — шепчу я, и Макс кивает.
— В поместье должно быть безопасно. Пока ты болела, я дал Томасу, мужу Джианы, которая управляет здешним домом, инструкции утроить меры безопасности. Никто не должен иметь возможности проникнуть в поместье без моего ведома, если только им не разрешено находиться здесь, а это только ты и я. Как только ты достаточно поправишься, ты сможешь беззаботно наслаждаться любой частью поместья, хотя, если ты захочешь покататься верхом, я ожидаю, что ты поедешь со мной или возьмешь с собой по крайней мере двух человек из охраны…
— Верхом? — Я прерываю его, мои глаза расширяются. — Здесь есть лошади?
Суровое выражение лица Макса на мгновение меняется, в уголках его губ мелькает улыбка.
— Да, — говорит он, и на долю секунды его тон становится чуть более юмористичным. — Их целая конюшня. Когда ты достаточно поправишься, я проведу тебе экскурсию по поместью, включая конюшни.
Он делает паузу, бросая взгляд на дверь.
— Я собираюсь пойти принести тебе поесть. Когда я вернусь, мы сможем поговорить подробнее.
Мне удается сдерживать слезы, пока он не уходит, а затем они текут, горячие и быстрые, когда я вытираю лицо, стекая по щекам быстрее, чем я могу их смахнуть. О чем я только думала? Я мысленно ругаю себя, чувствуя себя идиоткой. Что? Только потому, что он спал рядом с тобой, поверх одеял, не меньше, это означало, что он хочет быть с тобой? Это было именно то, о чем я думала, мое сердце и мои надежды унеслись прочь вместе с моей головой прежде, чем я успела подумать, и теперь я чувствую себя самой большой гребаной идиоткой в мире.
Ты знаешь, что я чувствую к тебе. Ты знаешь, что я…
Я сжимаю кулаки, желая, чтобы он закончил предложение, чтобы мне не пришлось сидеть здесь и гадать, что он имел в виду, собирался ли он сказать: ты знаешь, что я люблю тебя. В любом случае, какое это имеет значение? Новая волна слез стекает по моим щекам. Даже если бы он сказал это, он был прав в том, что это ничего бы не изменило, это только усложнило бы ситуацию для нас обоих.
Я люблю его. Мой психотерапевт заставил меня усомниться в этом, почти убедил меня, что если бы я встречалась с другими мужчинами, то поняла бы, что хочу Макса только потому, что он был единственным вариантом, который я себе предоставила. Но каждое мгновение, проведенное с Ником, только что показало мне, что все качества, которые я люблю в Максе, проистекают из того, кто такой Макс: он бескорыстен, предан, лоялен и заботится обо мне такой, какая я есть, а не о том, какой я могла бы быть, или о преимуществах моей работы. Он хороший человек, до глубины души. Но все это также является причиной, по которой он держит меня на расстоянии вытянутой руки, потому что он чувствует, что позволить себе любить меня, быть со мной означает предать того, кто он есть.
Я не знаю, как с этим примириться. Как заставить его понять, что цепляние за старые клятвы не сделает его счастливым. Что нет ничего плохого в том, чтобы любить меня, или кого-либо еще, или наслаждаться удовольствием, которое мы оба испытывали вместе. Я ненавижу, что кто-то когда-либо заставлял его чувствовать себя так, как будто ему нужно цепляться за прошлое, которое ему больше не принадлежит.
На лестнице раздаются шаги, и я снова вытираю лицо, пытаясь стереть любые оставшиеся следы того, что я плакала. Дверь со скрипом открывается, и входит Макс, неся поднос с едой.
Это почти заставляет меня громко смеяться над иронией.
Завтрак в постель. Он принес