Я не вернусь (СИ) - Милош Тина
— Ты! — всхлипнула и снова рывком обняла его, так крепко, что руки заболели. Прижалась к нему всем телом и задрожала от счастья. Нет никакой другой. Точно знаю. Чувствую.
Я боялась пошевелиться, боялась открыть глаза, чтобы не исчез, не пропал. Мне было достаточно вдыхать его запах. Чувствовать его большие ладони на своих плечах. В отличие от меня, вцепившуюся в его куртку цепким клещом, Паша касался моего дрожащего тела очень нежно, осторожно. Мой родной…
Паша, видимо, пришел в себя и мягко оттолкнул меня. Что-то сказал друзьям и направился куда-то вперед.
— Эй, а я…? — словно обиженный ребенок прокричала я ему вслед, но осталась неуслышанной. Слезы все-таки брызнули из глаз. Вот же черт!
Догнала. Попыталась остановить, но мои слабые попытки были тщетны. Это как удерживать мчащий по рельсам паровоз. Только руки в карманы засунул.
— Паш… Ну, Паша…
— Я же тебе сказал, что у меня другая девушка, — с нажимом ответил он мне.
— Неправда! — я даже головой покачала головой в знак отрицания, а потом засунула свою руку ему в карман, туда, где была и его ладонь. Теплая, большая, родная — и победно улыбнулась, когда под тканью куртки Паша переплел наши пальцы.
Мое сердце кричало от счастья, ликовало, сходило с ума. И если сначала мне хотелось ругаться на Пашу, вопить, спрашивая, почему он меня обманул и придумал какую-то мифическую девушку, почему он хотел, чтобы я поверила в это — то теперь мне нечего было говорить, да и Паше тоже. За нас говорили наши ладони, которые тесно переплелись пальцами.
— Ты как колючка, — совсем беззлобно, даже с улыбкой признался Паша. — Нигде от тебя не спрячешься.
— А ты и не прячься. Люблю тебя…
Паша глубоко вдохнул и обнял меня уже по-настоящему, крепко, до хруста костей. Ребята стояли неподалеку — ждали, чем закончится наша встреча.
— Я знаю, — тихо прошептал он мне в ухо, а потом легонько поцеловал.
Наши отношения напоминали собой качели — то вместе, то врозь, то опять вместе, то снова врозь. Чувства на грани, нервы на пределе. Все было настолько неопределенно, что любое предположение о том, что будет завтра — делалось методом тыка пальцем в небо. Даже известный предсказатель Нострадамус развел бы руками и сказал что-нибудь навроде того, что миссия узнать будущее невыполнима. И если нормальные отношения строят двое — парень и девушка, то у нас с Пашей «строителей» было трое — я, он и его мама.
Мои родители не вмешивались, и я им за это благодарна. Конечно же, они видели мои переживания, красные от слез глаза, слышали тихие рыдания по ночам, но в то же время понимали, что слушать я никого не буду и поступлю по-своему.
— Кать, тебе не надоело? — спросил меня лучший друг Паши, видя, с каким пренебрежением относиться ко мне любимый человек. — Это же чистый мазохизм…
— Он мне и не надоест, — честно призналась я. — Мне хорошо с ним.
Подобную, но более горькую правду я говорила Тане. Своей главное проблемой она считала расплывшуюся под глазами тушь и стертую помаду, за что я очень ее уважала. Еще до знакомства с Иваром Танюша без комплексов и страхов садилась на мотоцикл случайного байкера и каталась с ним по городу, сидела на капоте машины, громко и весело крича водителю: «Гони быстрее!» — и вообще была раскрепощенной девушкой, по которой сходила с ума большая половина мужского окружения. Я сравнивала себя с ней и понимала, что мы с Пашей ссоримся отчасти по моей вине. После того, как он появился в моей жизни, я абсолютно забыла о косметике, других парней обходила десятой дорогой, мотоциклистов боялась, а вместо того, чтобы сидеть на капоте авто — предпочитала мягкое сидение рядом с водителем.
— Это же Пу-упс! — выкрикнула Таня, не поднимая глаз от экрана телефона, пытаясь поймать сеть и дозвониться Ивару. — Игнорируй его, пусть сам за тобой бегает…
Нет смысла говорить подруге, что тяжело любить такого человека — врядли она поймет. Тяжело ссориться изо всякой ерунды. И тяжело прижиматься к нему и ощущать это всепоглощающее чувство, захватывающее полностью, отделяющее от мира, создающее новою вселенную только вокруг Паши…
По части советов Таня была первой. Только она могла придумать какие-то сложные комбинации, просчитать ситуацию на десять ходов вперед — и не ошибиться! У этого генератора идей в лице необычайно харизматичной девушки почти всегда было прямое попадание. На моей памяти она ни разу в своих суждениях не ошиблась. И в этот раз она предложила действовать напрямую. Захотела увидеть своего мужика — пошла и увидела.
Я поступила так, как и советовала Таня. Пришла к нему на работу в кафешку, где он нарабатывал практику помощником повара.
— Привет, — подошла я к нему.
— Привет.
— Я соскучилась… — и потерлась носом о его плечо.
— Поэтому ты здесь?
— Я зашла перекусить, — сказала я чистейшую правду, но каждое мое лукавство Паша чувствовал нутром, как будто бы по книге читал.
— Да? — недоверчиво спросил он. — Поэтому ты пришла именно в это кафе?
— Чтобы тебя увидеть, — призналась и не смогла сдержать улыбку — увидела…
Паша уже не выглядел таким мрачным, и я то и дело выпадала из реальности, просто любуясь им. А когда он мне улыбнулся, лишь слегка приподнимая уголки губ — мир вообще стал в миллион раз прекраснее.
Паша однажды сказал, что меня для него слишком много. Для меня же его всегда было недостаточно. Это как бесконечная черная дыра, в которую затягивает все больше и больше. Он без меня мог жить — спокойно, не задаваясь постоянным вопросом «Как у меня дела?» и не ища частых встреч. Я же до знакомства с ним будто бы не жила — прошлые воспоминания казались мне чем-то далеким и мутным.
— Вы с ним как два долбо…ба! — глядя на мою беззвучную истерику, высказалась однажды Измайлова, ничуть не стесняясь в выражениях.
А другие знакомые говорили: «Забудь, начни заново». Я упиралась своим упрямым характером и продолжала искать встречи. Добровольно отказаться от любимого человека — чистый мазохизм в действии. Жалею ли я о том, что как побитая собачонка бегала за тем, кто каждый раз все прочнее опускал меня до уровня плинтуса? Не могу ответить точно, но если бы можно было вернуть время назад, я бы поступила так же, не задумываясь. Наверное, нет — не жалею. Я забивала большой железный гвоздь на свою гордость, переступала через все мыслимые и немыслимые моральные принципы. Гордость — о чем речь? О каких принципах нужно говорить, когда на другой чаше весов пусть крохотная, но все же возможность быть с единственно любимым? Несмотря на боль от этой несправедливости, я все же была счастлива. Короткими отрезками, моментами, но я была самой счастливой.
6 Ты прости меня…
… За то, что мне любовь твоя
Порой была нужнее хлеба.
Ха то, что выдумала я
Тебя таким, каким ты не был…
(«Романс» — OST «Мы из будущего»)
Ты открыл дверь и жестом пригласил меня на кухню. Ноги с каждым шагом немели все больше — как же я соскучилась… Вот и ты — в перепачканной мукой футболке, в шортах — готовишь что-то, явно доволен процессом. И деловито не поворачиваешься ко мне, изображая важнейшую занятость. Я скинула с себя рубашку, чтобы не запачкать, и осталась в одной майке — быстро подошла к тебе и уткнулась лицом в спину.
Втянула запах и прижалась еще сильнее. Родной… любимый… рядом. Наконец-то.
— Привет, — глухо прошептала я тебе в спину. Ты вконец расслабился, твои руки легли на мои и крепко сжали их. Я могла бы вечность стоять в таком положении.
— Шаверму хочешь? — вместо приветствия спросил ты и, вывернувшись из кольца моих рук, повернулся ко мне лицом. Сердце ухнуло еще больше — вот оно, мое любимое, идеально вылепленное лицо. Вот они — такие мягкие и нежные губы в душещипательной улыбке…
Я крепко прижалась к тебе, запустила пальцы в твои волосы и с силой сжала — и начала целовать. Крепко, страстно, чтобы знал, как я соскучилась. Я уже потянулась к краю футболки, чтобы стащить ее, но ты вдруг отстранился и сильно прижал меня к себе, призывая успокоиться. А я вся горела. Хотелось твоей близости. Немедленно. Сейчас.
