Я подарю тебе новую жизнь (СИ) - Кира Муромцева
— Бывшей? Серьезно? При живой невесте? — девушка седлает меня как какого-то породистого жеребца и кладет свои ладошки мне на грудь. — Мне начинать ревновать?
Я ухмыляюсь. Ладони скользят на ладные женские бедра, предварительно отбросив куда-то в угол дивана мобильный, и поглаживают нежную женскую кожу.
— Ты же понимаешь, что всё это в прошлом. Между нами нет и быть не может ничего общего, малыш.
3.1. Яна
«Дай мне Бог еще чуточку совсем силы
Как же мало нам времени с тобой было
Бьется за двоих, сильное мое сердце
Бьется, чтобы жить»
Тина Кароль — Бесконечность
Яна
Один день в году я разрешаю себе вспоминать. Вспоминать, что ненавижу весну, раздражаясь от пения птиц и ароматов распускающихся на деревьях цветов. Вспоминать, что влюбленные парочки в парках и скверах, дети, бегающие по тротуарам, счастливые лица окружающий, которые радуются приходу тепла — моя прошлая, кажется, уже совсем ненастоящая жизнь.
Один день в году я обрываю почти любую связь с внешним миром: не выхожу на работу, отключаю телефон, не разговариваю с людьми. Один день в году я одеваюсь во все черное и покупаю букет алых роз, как память. Один день в году на улице всегда льет дождь, за которым легко спрятать слезы.
Кованые черные ворота встречают неприветливо. Я поднимаю заплаканные глаза на небо и криво усмехаюсь. За четыре года скитаний — это места стало для меня родным. Я знаю, каждую ямку, кочку, каждую облезлую и нахохлившуюся ворону на ветке.
Ступаю по дорожке засыпанной гравием, пересекая ряд за рядом, пока не дохожу до своей остановки. Долгое время вглядываюсь в самые любимые глаза, не замечая, как по щекам градом льются слезы.
— Здравствуй, Сашенька, — пальцы проходятся по гранитной плите, вытирая попутно слой пыли и я падаю на колени у могилы. — Здравствуй, сынок.
Розы, которые так сильно сжимают мои пальцы, прокалывают кожу до крови, но душевная боль гораздо хуже физической. Она съедает тебя изнутри, жалит, сжигает дотла. И не убежать от нее, не спрятаться. Не повернуть время вспять, чтобы спасти и хоть как-то уберечь, не закрыть от беды самой дорогое для каждой женщины на Земле — её ребенка.
Эта боль никогда не утихнет. И время, черт возьми, ни*рена не лечит, как бы мне не пытались доказать обратное. Каждую весну я умирала вновь и вновь. Каждую весну, я ненавидела все сильнее, стоя на могиле своего мальчика, промокая до нитки.
Рак — это приговор. Рак — это с*ка, которая забирает любого от мала до велика. Я готова была отдать за Сашу свою жизнь. Готова была тогда и готова сейчас, пусть и прошло без малого четыре года.
Я старалась. Я билась за него с самой смертью каждый божий день. Отчаянно молила всех известных богов, только бы уберечь моего маленького, но такого храброго мальчика. Но боги были глухи к моим отчаянным мольбам. Они насмехались надо мной. Они знали, что у злодейки-судьбы давно уже заготовлены свои коварные планы.
После смерти Сашеньки с Сергеем мы прожили ровно год. А затем и он ушел, хлопнув дверью, не выдержав каждый день видеть рядом с собой ледяную глыбу, вместо законной супруги.
Хотя отдалились мы с ним гораздо раньше. Весь мой мир стал вращаться вокруг сына. Мир же Сергея внезапно перетек в работу. Да, у нас были лучшие врачи, лекарства, но поддержки, сильного мужского плеча, опоры рядом с собой я больше не видела. Он словно самоустранился, предпочитая помогать материально. И лишь краткие визиты, когда он целовал сына в лысую макушку и устало улыбался, будто это дается ему с большим трудом, напоминали мне о том, что у меня есть муж. Где-то там, далеко, за пределами нашей с Сашей вселенной.
Сашеньке было всего три. Возраст, когда вместо опостылевшей больничной палаты, ребенок должен познавать мир. Ходить в детский сад, играть со сверстниками. У него было все впереди, и я отчаянно верила, что увижу, как он из маленького щуплого утенка, вырастет в красавца-лебедя. Как упорхнет в армию, женится, как в обнимку с Сергеем мы будем стоять у ворот нашего дома и встречать ватагу внуков.
— Прости нас, сынок. Прости, что мы с папой потеряли друг друга, — я глажу камень, ощущая его тепло, будто Сашенька и правда слышит меня. Словно следует только оглянуться, и он будет стоять поблизости, улыбаться мне своим щербатым ртом и забавно морщить курносый нос. Мой маленький солнечный малыш. Мой смысл существования в этом несправедливом мире.
Я как сейчас помню первые его шаги. И первый несвязный лепет, когда я с уверенностью доказывала, что та абракадабра, не что иное, как: «Мама». Помню самый первый стон боли и свой страх, потерять его навсегда.
Мне становится тяжело дышать. Я кажется погребена под грудой из воспоминаний, но выбираться из-под нее совершенно не хочу. Пора признать, что я так и не научилась жить без Саши. Что так и не отпустила его.
Болезненные спазмы сжимают моё сердце. Мне бы вскрыть себе грудную клетку и вырвать его к чертям собачьим, чтобы больше не мучило и не болело. Чтобы каждый день не заканчивался просьбой уйти вслед за сыном. Чтобы я просто научилась заново жить за нас двоих.
— Прости… — шевелятся беззвучно обветренные губы. Я вновь прощу прощение и вновь не прощаю себя. Я слишком плохо старалась, слишком самоуверенной была когда-то.
«Сергей обнимает меня за плечи, оттаскивая от края разрытой могилы.
— Ты не виновата, слышишь?! Мы сделали, что могли! — его спокойствию можно позавидовать.
Я бьюсь в пустой истерике и не желаю его слышать. Нет! Нет! Нет! Этого просто не может быть. Не со мной. Не с моим ребенком.
— Яна! — муж встряхивает меня все сильнее, но мне жизненно необходимо удостовериться, что в этом деревянном гробу мой сын. Что это не чья-то злая и совершенно глупая шутка.
— Пусти меня! Пусти!»
Он не отпустил. Да и не требовалось. В открытом гробу действительно лежал Саша. Измученный, бледный, с синевой под впалыми глазами на исхудавшем лице.
Я не верила и не могла поверить до последнего. Не разрешала опускать гроб и бросалась за ним в могилу, словно полоумная. И лишь крепкая хватка Сергея на моих плечах удержала меня от безумства.
— Помоги мне, сынок. Я больше так не могу, — я обнимаю надгробие, упираясь лбом в камень. — Не могу жить без тебя. Я пыталась, выходит из рук вон плохо.
3.2. Яна
«Не могли знать, что