Музыка льда. Осколки - Анна Беляева
Утро, начавшееся смехом, по определению прекрасно, а уж продолжающееся таким томным и голодным поцелуем — и подавно. “Ты меня соблазняешь…” шепчет ей в ухо молодой человек: “Теперь моя очередь!”
Губы ниже, туда, где подрагивает мягкая кожа живота, бледнеет тонкий шрам на бедре… еще ниже, глубже, пока не слышит ее тихий стон, ему кажется, что она даже стонать от страсти умеет шепотом, чтобы ни одно лишнее ухо не услышало.
Губы ее чуть влажные от частого дыхания под его губами. И дальше первобытно и прекрасно до боли. Вечный ритм начала жизни. “Держи меня крепче”,— шепчет она в полузабытьи между всхлипами и вздохами, когда он вжимается пальцами в ее ягодицы. И он держит. Крепко, как только может.
****
На груди остались царапинки от щетины, на подвздошной косточке засос, во всем теле расслабленность такая, что, кажется, даже немного больно и ни одна мышца не держит.
Виктория Робертовна не была монашкой, ни по духу, ни по поведению. Спорт вообще учит с уважением относиться к потребностям тела. Тело должно хорошо спать, полноценно питаться, о теле надо заботиться, чтоб оно оставалось послушным в работе. И страстям тоже надо давать выход, реализуя гормональные потребности, когда приходит их срок.
И все же секс — это только секс. Удобно, когда он есть, и неважно, если его нет. Тем более сейчас, когда женский потенциал практически сходит на нет. Она реализовалась в своем, исконно женском, предназначении. Родила, вырастила и уже почти отпустила в большую жизнь ребенка. Секс и вовсе потерял свою насущную значимость. Как-то же она жила без него последние почти два десятка лет, не считая коротких заплывов в различных мутных водах. Прожила бы и сейчас.
Но вот отказаться от всепоглощающей нежности после было невозможно. И это не заканчивалось. К этому прирастала душа. А значит вся она прирастала к молодому мужчине. Очень молодому. Сильно моложе, чем позволительно и обоснованно сохранять так близко в своей жизни. Правильно было бы расстаться сейчас, на пике, чтобы сохранить благодарность этим двум годам, которые он был рядом. Но сил на это болезненное решение, тем более его реализацию, попросту не было.
Кружа плавной спиралью эту мысль, Виктория приняла душ, оделась, накрасилась. Нет, кофе уже по дороге на работу. Не успевают.
— Илюш, я сегодня с вами до 9, потом у меня встреча с Ахмедовым. Буду сдаваться. В обед я на месте, на второй лёд тоже постараюсь прийти. И ещё сегодня хорошо бы с Милой встретиться. Так что в основном управляйтесь своим умом и силами. И, да, будь другом, свяжись с Максом, скажи, что нам надо по шоу встретиться, в конце концов там и его постановки. Край уже.
Ландау мысленно зафиксировал поручения, что-то тут же поставил в напоминалки, зная, что по дороге Вика, включившая режим “босс”, ещё накидает задач.
— Что планируешь сказать Леоновой?
Это был скорее общий вопрос, но ответ удивил и даже разозлил.
— Буду извиняться, Илюх, — тихо сказала Домбровская.
— Класс!
Это был сарказм. Густой, настоянный на огорчении и обиде за нее. И, что уж там, за себя Илье тоже было обидно. Как ни крути, а это он видел боль, причиненную тогда еще просто коллеге и руководителю, но всегда женщине, заслуживающей самого бережного отношения, девчонкой, которую она вырастила с сопливого возраста. А та даже не потрудилась прийти и проститься лично, глядя в глаза.
****
Начало постолимпийского сезона Илья запомнит в первую очередь безразличным стуком телефона о поверхность рабочего стола на катке и таким же безразличным голосом Домбровской:
— Всем доброго дня. Начинаем работать.
В тот день никто не спросил у нее, почему пришлось срочно ехать в федерацию, о чем там говорили и чем так нехороши были разговоры, что женщина, которая какой только боли не переживала и выходила из нее, став еще сильнее, вдруг приходит на вечернюю тренировку гладко причесанной, с красными глазами и осипшим безразличным голосом.
И так все плохо. Не до разговоров.
****
— Илюшенька, не сейчас. Если захочешь, объясню вечером. Пока текущее…
Полчаса, которые занимала дорога на работу прошли в раздаче ЦУ, комментариях того, что уже было сделано, планах на будущее. Это был просто еще один день. Почти обычный. И только в конце, перед самым уходом, старший тренер, посмотрев на свою команду, сказала: “Еще нам нужен специалист по расстройству пищевого поведения. Психиатр. Или, может, психотерапевт. Быстро нужен. В идеале завтра. И лучше не из нашей системы. И не трепло”.
****
Год до первой олимпиады. Год до первой большой победы. До изветности, широкой, всеохватной, выматывающей, тоже год. Милка еще только подбирается к своей первой высоте. Аля. Аля уже давно хочет с нее спрыгнуть. Собственно то, что она делает и есть падение вниз. Летит, чтоб разбиться.
Маленькая женщина, Алькина мама, которая так нравилась когда-то тренеру Домбровской своей цельностью и устремленностью, готовностью помогать дочери в достижении спортивных успехов, сейчас смотрит в зеленые глаза Вики обиженно и зло:
— Виктория Робертовна, вы хотите сказать, что моя дочь психически больная? Ведь вы сами говорили, что вес для нее — критическое место! Разве она только для себя держит эту диету? Нет, скажите мне, если вам этого всего не надо, мы найдем тренера, который умеет работать на результат!
“Светлана, боже, как же у нее отчество? Ладно, неважно уже. И так все ясно!”— Домбровская внутренне машет рукой. В конце концов эта женщина — мать Али, девочка — ее ребенок. Ей виднее. Да и что правда, то правда: вес Альке набирать нельзя. Не остается у нее прыжков, когда прибывают даже не килограммы, а граммы. Кто бы мог знать еще год назад, как они будут этот вес держать зубами, руками, истериками и насилием над ребенком. Всего год назад Алька могла даже выпить бутылку газировки в выходной, а на следующий день прийти и прыгать все, что запланировано. Как много улеглось в один год боли и страха о возможном крахе мечты.
— Я вас прошу только об одном, следите, чтобы она ела хоть что-то, кроме этих добавок. Иначе прыгать ей будет просто не на чем. Для тренировки нужна энергия. Тело и так подвергается огромной нагрузке.
— Я не могу следить за ребенком, которого со всеми этими сборами и выездами на этапы почти не вижу. Дайте мне возможность ездить с вами, — это, конечно, выход, но сердце чуяло, что все может быть не так просто. Тренеры не зря не любят родителей, которым слишком нравится участвовать
