Моя любой ценой - Дина Данич
Я не верю своим глазам. Просто не могу уложить в мыслях этот факт. Откуда он здесь? Как узнал? Искал? Или это совпадение?
В голове вереница мыслей, которые сменяют друг друга с такой скоростью, что я попросту не успеваю.
— Добрый день, — произносит он низким хрипловатым голосом. Кажется, в прошлый раз он был немного иным.
— Господин Багров, — вежливо, но вместе с тем довольно подобострастно отвечает Верховцев. — Рад видеть.
Взгляд Феликса останавливается на мне. Я молчу. Нет никаких сил вымолвить даже банальное приветствие.
— Это Злата. Наша звездочка. Но вы, наверное, видели, как хороша она на сцене.
— Видел, — подтверждает Багров, не отрывая от меня взгляда. — Выступление шикарное. Примите мое восхищение, Злата.
Я так и стою молча. Даже когда мужчина нагло берет мою руку и целует. И все еще не отводит своего колдовского взгляда. Словно он ко мне примагничен.
— С-спасибо, — заикаясь, выдавливаю в ответ. Внутри все сжимается. Интуиция кричит — надо бежать! Бежать как можно быстрее. Я чувствую себя загнанным в угол зверьком, а рядом — хищник. Дикий и необузданный. И то, что он сейчас одет в шикарный костюм, ничего не значит. Я вижу это в том взгляде, который так и ввинчивается в меня. В памяти всплывают его слова:
“Все равно моей будешь, Злата”.
Теперь я понимаю, что это были не просто слова. Обещание. И, похоже, этот мужчина привык получать желаемое. Любой ценой.
Николай Владимирович еще что-то говорит, но я не могу разобрать ни слова. Все сливается в белый шум. Перед глазами так и стоит этот пронизывающий взгляд, который дает понять расклад. С трудом забираю руку из горячей ладони Багрова.
— Злата, тебе плохо? — доносится до меня сквозь пелену вопрос хореографа. — Ты побледнела.
— Нет, все в порядке, — натянуто улыбаюсь, стараясь держать лицо.
— Принесу воды, — говорит Верховцев и уходит, оставляя нас одних. В зале полно людей, но у меня чувство, что кроме нас двоих нет никого.
— Дыши, красота, — тихо произносит Феликс, чуть наклонившись. Я дергаюсь назад, но его ладонь тут же ложится мне на поясницу и не дает отступить. — Дыши. Раз, два. Давай, это несложно.
Мы по-прежнему смотрим друг другу в глаза. Это похоже на какой-то гипноз, и я будто бабочка, которую прикололи булавкой. Не могу пошевелиться.
— Отпустите, — шепчу едва слышно.
— Разве тебе плохо? — усмехается он, сокращая между нами расстояние, а я отчетливо чувствую запах его туалетной воды.
— Вы, что… Вы… Серьезно? — задыхаюсь от его близости, от той паники, что накрывает меня от такого вторжения в личное пространство. — Думаете, я буду спать с вами за ваше спонсорство?!
Ухмылка на лице Феликса становится шире.
— Скажи, что ты не продаешься, Золотинка, — предлагает он. — Давай, ты ведь это собираешься выдать?
— Не продаюсь, — дрогнувшим голосом произношу.
— Все продаются, красота. Даже ты.
— Мне не нужны ваши деньги!
— А кто говорит про деньги? Есть и другие методы…
Он так меня пугает, что я невольно упираюсь ладонями в его грудь и даже сквозь одежду чувствую, насколько крепкие у него мышцы. Стальные даже.
— Заставите? Изнасилуете? — с вызовом спрашиваю, а у самой душа в пятки уходит.
— Фу, как грубо, — фыркает он и все же немного отстраняется, давая мне вдохнуть полной грудью. Затем его взгляд опускается мне на губы, после — ниже, скользит по шее, ключицам. И я ощущаю это как прикосновение. Будто он и вправду трогает меня.
— Но если тебя такое заводит, можем и так.
— Да как вы… — от его намеков во мне поднимается такая волна злости. Я замахиваюсь, даже не понимая, что делаю. Но Багров ловко перехватывает мою руку, мягко удерживает, притягивает за запястье к своим губами и… целует! При всех!
Я же могу лишь рвано хватать ртом воздух. Потому что это просто возмутительно! Уму непостижимо. А затем он резко подается ко мне и едва ли не в губы шепчет:
— Дыши, красота.
Я успеваю сделать только один вдох, как он резко целует меня. Быстро, жестко и бескомпромиссно. Когда до меня доходит, что надо оттолкнуть и сопротивляться, все уже заканчивается. А на лице мужчины появляется такая предвкушающая ухмылка.
— Неплохо. Очень неплохо.
Меня словно водой окатывает — он, выходит, меня, что? Попробовал, а теперь оценивает?!
Набираю в грудь побольше воздуха, собираясь отчитать нахала, как вдруг его лицо меняется — и я закрываю рот, так и не сказав ни слова. Ведь он смотрит куда-то мне за спину. Холодно, расчетливо.
— Прошу прощения, Злата. Продолжим позже, — отстраненно говорит Багров и уходит.
Все это настолько выбивает меня из колеи, что вместо того, чтобы проследить за ним, я попросту выбегаю из зала. Плевать, что где-то потерялся Верховцев. Сейчас я просто хочу уйти отсюда домой. Спрятаться там и как-то обдумать то, что произошло.
Но в коридоре сворачиваю не туда и в итоге оказываюсь в тупике. А когда пытаюсь вернуться и найти верный поворот, позади раздаются шаги, а следом слышу знакомый до боли голос:
— Надо же, как быстро ты утешилась, Злата. А ведь такую недотрогу из себя строила…
Оборачиваюсь и вижу Пашу. И если я правильно понимаю, он не просто не в настроении, он зол…
7. Злата
Нервно сглатываю под тяжелым взглядом Кравцова, который делает ко мне шаг, затем еще один. А я… Я впервые его боюсь.
— Что, нашла себе любовника побогаче? — ядовито спрашивает. И его вопрос — будто пощечина. — Молчишь? Невинная недотрога, которая сразу готова прыгнуть на хер к Багрову!
— Ты что-то путаешь, — лепечу первое, что выходит озвучить. — И… И это не твое дело… Ты бросил меня!
Паша некрасиво ухмыляется, зло, даже мерзко. Я и подумать не могла, что он может выглядеть вот так.
— А ты и рада стараться, да, Злата? Нашла, как отомстить? Думаешь, ты нужна этому мужику? Да он таких, как ты, пачками имеет и выбрасывает.
Каждое его слово пропитано такой злобой, что у меня мурашки по коже. Когда мы были вместе, Паша казался мне таким галантным, таким воспитанным. Я ни разу не слышала от него ругательств. И к моему пункту про близкие отношения отнесся с пониманием, хотя я чувствовала, что он хотел бы иного.
Сейчас же… Я будто и не знаю вовсе этого мужчину.
— Ты ошибаешься, — твердо говорю. — И не понимаю, что ты имеешь в виду. Я, в отличие от тебя, не имею привычки изменять.
Я стараюсь говорить ровно, не показывать, как задевают его слова. Даже после всего мне больно. Больно, что
