Жизнь на кончиках пальцев - 2 (СИ) - Новка Маруся

Не мудрствуя лукаво, боясь, что испачкает платье остатками крема, надела его, что называется, «через ноги». Закрепив бретели на плечах, завела руки за спину и застегнула молнию.

Платье сидело идеально! И при всей тонкости ткани, под ним совершенно не угадывалось наличие белья! Пышная юбка-клёш, скроенная одним куском с лифом, без всякого подреза по линии талии, придала бедрам округлость и сделала накачанные икры ног не такими заметными.

Милочка смотрела на свои худые руки и выпирающие ключицы. Думала о том, что было бы лучше припрятать вот это все под тканью платья или какой-то накидки. Но тут же поняла, что любая модификация наряда только испортит его!

Коробка с театральным гримом лежит в ящике туалетного столика и придется немного потрудиться над открытыми участками тела, сгладить перепады в цвете кожи и уменьшить тени.

Перевела взгляд вниз и тяжело вздохнула.

Платье доходило до середины щиколотки! И просто кричало о том, что к нему нужны, нет, необходимы туфли-лодочки на шпильке! Каковых у Милочки отродясь не было. Перерывать содержимое обувного шкафчика глупо и бессмысленно. Людмила помнила его содержимое наизусть.

«Ну что же», — подумала, горько усмехнувшись, — «Остаются сапоги-дутыши, кроссовки или домашние тапочки. Потому как обуть коричневые туфли на низком ходу — еще хуже».

Милочка сняла платье, решив озаботиться выбором обувки во время макияжа и села к туалетному столику.

Она накладывала макияж тщательно и неторопливо. Времени в запасе было предостаточно и спешить некуда. Главное — не переборщить, но постараться срыть все дефекты кожи, что после нанесенных утром кремов оказалось не такой уж непосильной задачей. Подумала о том, что Звездинская права, тратя огромные суммы на средства по уходу. Кожа лица и плеч стала шелковистой и гладкой. Гуда-то пропала сетка морщин под глазами.

Иногда она вздыхала, потому как проблема с обувью и не думала решаться сама собой.

Напялить кроссовки или тапочки — значило явно и с издевкой ткнуть носом Тимура в свою же бедность. А делать это Людмиле хотелось все меньше и меньше.

В последний раз тронув скулы пушистой кистью с румянами, Милочка взглянула в зеркало и осталась довольна своими трехчасовыми трудами. Макияж был идеален! Она порадовалась, что в свое время не пренебрегла советами театрально гримера, а постаралась запомнить все, о чем ей говорилось. Посмотрела на часы. Половина пятого. Самое время одеваться.

Вышла в прихожую, достала свои коричневые туфли, так хорошо гармонировавшие с «парадным» костюмом, протерла их бархатной тряпочкой, смахнув невидимые следы пыли. Завязала бантиками тонкие шнурки.

Уже более спокойно снова приступила к рассматриванию своего отражения в зеркале. Подумала:

«Конечно, туфли на шпильке были бы лучше, но и так совсем не плохо», — вынула из шкафа шерстяную шаль, связанную крючком вахтершей училища специально для неё. Накинула на плечи.

Как бы там ни было, а идти к машине, которую пришлет Тимур, в платье с открытыми плечами — повеселить всех соседей, которым приспичит увидеть её именно в это время. Надевать старенькое пальто — и того хуже! А шаль… почему бы и нет? Винтаж и эксклюзив.

Вздрогнула, услышав дверной звонок. Снова взглянула на часы. Ровно пять вечера! Шагнула к двери.

— Тимур Айдарович велел вам передать! — водитель, стоявший на пороге, протягивал ей какие-то две коробки. Окинул её оценивающим взглядом.

— Что это? — Людмила устала удивляться и вгонять себя в рамки приличий.

— Не знаю, — пожал плечами водитель. — Но если хотите взглянуть — поторопитесь. Боюсь, что на выезде из города снова будут пробки.

Милочка, забыв пригласить водителя войти, быстро вернулась в комнату.

Она рассмеялась, но не ехидно, как вчера вечером, и не горько, как сегодня днем, а весело и радостно, когда вынула из первой коробки туфли. Как раз такие, о которых грезила, примеряя платье.

Быстро переобулась, одним движением сбросила крышку со второй коробки. Вынула невесомый палантин. Тоже вязаный. Но уже не из обычных шерстяных ниток, а из тонких полосок палевой норки. Набросила на плечи.

— Я готова! — улыбнулась водителю.

— Совсем другое дело, — удовлетворено прокомментировал увиденное мужчина. Согнул руку в локте: — Позвольте помочь вам спуститься по ступеням.

— А Людка-то наша, посмотри, как вырядилась! — две соседки перекуривали на балконе, ожидая пока мужья их позовут и начнут чествовать, и внимательно наблюдали за тем, как какой-то незнакомец усаживает Милочку в машину.

— Ага, — закивала соседушка, соглашаясь с подругой. — А все сиротой казанской прикидывалась!

— Видать, закадрила хахаля при бабках, — завистливо пробурчала первая.

— Да чем там кадрить?! — удивилась вторая. — Ни рожи, ни кожи! Одни кости торчат, плюнуть не на что!

— Есть на что — не на что, а шалик вон меховой напялила, — соседка потушила окурок в жестяной банке. — Пошли за стол что ль, а то наши успеют наклюкаться, не начав жрать.

Милочка откинулась на спинку заднего сидения автомобиля и прикрыла глаза. Смотреть на ночной город ей не хотелось. Голова слегка кружилась от попыток осмыслить события последних суток. Она уже устала удивляться и возмущаться, а принимала все, как должное.

«Я словно Золушка, едущая на бал», — улыбнулась столь уместному сравнению и тотчас погрустнела. — «И это значит, что ровно в полночь карета станет тыквой, а роскошный наряд превратится в привычные лохмотья. Конечно, никто не станет отбирать у меня все вот это», — коснулась пальцами мягкого меха палантина, — «но я сама не оставлю ни платья, ни туфель, ни накидки. Это не мое. И мне не принадлежит. Просто представлю, что попала в сказку и постараюсь получить от сегодняшнего вечера максимум удовольствия. И при первой же возможности верну Тимуру его подарки. Возможно, что я обижу его, но это и к лучшему. Пусть я для него навсегда останусь педагогом дочери, а не женщиной, в чей гардероб он решил вложиться, преследуя при этом непонятные цели».

Людмила поняла, что если продолжит развивать мысль в том же направлении, то снова испортит собственное праздничное настроение. Открыла глаза и начала любоваться красотами вечернего города, проносящегося за окном автомобиля.

— Друзья, позвольте представить вам педагога моей дочери Людмилу Марковну! — Тимур ввел Милочку в освещенный приглушенным чуть розоватым светом банкетный зал своего огромного дома.

Людмила только и успела, что оценить размер дома, не имея ни малейшего понятия о его внутреннем устройстве, когда Халфин встретил её на пороге и сразу же, взяв под руку, увлек за собой.

— Милочка, — Тимур повернул голову к спутнице, — позвольте познакомить вас с моими коллегами.

— Ты слышишь, она уже для него Милочка, — прошептала одна из гостий на ушко другой, стоявшей рядом.

— Но они все еще на «вы»! — отметила полная болндинка-собеседница. — Так что это ничего не значит! — и тут же радостно заулыбалась приближающимся Тимуру и Людмиле. Первой протянула руку и представилась:

— Добрый вечер, Людмила Марковна! Я — Эмилия Гавриловна! Моя дочь, Машенька и Леночка, доченька Тимура Айдаровича, успели познакомиться, и, кажется, даже подружились.

— Очень приятно, — Милочка пожала полные немного влажные пальцы. Взглянула на Тимура, который недовольно поморщился. Впрочем, задумываться о мимике хозяина дома, уже ведущего её к следующей паре гостей, было некогда.

— Друзья, — провозгласил Халфин, закончив знакомство Людмилы и гостей, — прошу к столу!

Людмила сидела за изысканно сервированным столом и удивлялась тому, что ей смогла прийти в голову мысль о том, что Тимур не обучен правилам этикета. Потому как даже она, в чей перечень предметов во время учебы в хореографическом училище наряду с балетным искусством входили обязательные уроки, повествующие о том, как нужно вести себя в обществе, коль скоро удостоишься приглашения на прием, растерялась, обозревая все вот эти вилки и вилочки, ножи и ножички, разложенные по обе стороны тарелки. Порадовалась, что каждый из мужчин ухаживает за своей спутницей. Понадеялась, что Халфин не предложит ей попробовать что-то совсем уж непонятное, выложенное горкой в тарталетку, или вон то, разноцветное в вазочке.