Мария Метлицкая - Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты
А потом заболела Инесса. Положили ее в клинику Академии наук в Ясеневе – больница неплохая, а вот ухаживать за ней было некому. Отец был занят по горло: учебник, кафедра, лаборатория. Лора? Кто мог рассчитывать на Лору? Инесса вела себя мужественно, боли терпела, сжав зубы, и, лежа на высоких подушках, продолжала что-то писать. Работала. Когда об этом узнала мать, она встрепенулась, засуетилась и стала принимать активное участие в болезни Инессы. Теперь она протирала супы из цветной капусты, лепила паровые котлеты и давила морсы из клюквы. Потом везла все это в судках и бидонах в больницу и, не заходя к Инессе в палату, передавала все это медсестре. Инесса лежала в больнице полгода и умерла от инфаркта, не дожив, слава Богу, до страшных болей. Отец плакал, был абсолютно растерян и беспомощен, и у него стали мелко трястись голова и руки. Все поминки сделала мать – накрыла столы, нарезала салаты, нажарила кур. Лора, скорбно поджав губы, предложила испечь торт. Мать несколько минут пристально смотрела на нее, а потом сказала: «Нет, Лорочка, не надо, это не ко времени». Похороны были многолюдные, все-таки Инесса была профессор и завкафедрой, но на поминки почему-то пришли немногие. Мать все беспокоилась, что не хватит еды, потом до трех ночи мыла посуду. Отец уснул в кабинете на диване, а матери пришлось лечь в спальне, на остывшее семейное ложе своего бывшего мужа. Теперь она приглашала его в Томилино – отъесться, подышать воздухом, но он только отмахивался – дел по горло. Однажды, передавая через Павлика вязаное кашне для отца, услышала от сына едкое:
– Зря стараешься, у него роман с молодой разведенной лаборанткой.
Сказал просто так, чтобы его жалкая мать наконец-то навсегда распрощалась с иллюзиями и надеждой.
Брак его с Лорой счастливым можно было назвать с большой натяжкой. Хозяйкой Лора была никакой, домом заниматься не любила, была очень расчетлива и даже скупа, деньги обожала, а вот в постели всегда уступала со вздохами и одолжениями. Через пару лет у Павлика появилась женщина, коллега, – мать об этом узнала от него же, так как он просил ее о комнате в Томилине, куда и приезжал со своей пассией.
– Бедная Лорочка! – причитала мать.
– Ну ты блаженная, Лорочку тебе жалко! А что хорошего в этой жизни тебе сделала эта Лорочка? – возмущался Павлик.
А потом вдруг неожиданно мать вышла замуж за брата своей томилинской приятельницы, отставного подводника, и уехала с ним в Эстонию, в маленький военный городок, где в военном училище ему предложили работу. Были они вполне довольны своей жизнью, и на крошечной даче, уютной как игрушка, на песке они выращивали необыкновенные по величине и сладости помидоры. И конечно же, отправляли их в Москву с проводником – вместе с копченой салакой и шоколадными эстонскими конфетами. А отец, одинокий отец, все чаще и чаще заходил к Павлику и очень привязался к уже подросшей внучке.
А однажды на кухне, в отсутствие вяловатой и претенциозной невестки, вдруг сказал сыну, что всю жизнь он, оказывается, любил его мать, но вот жить с ней было невыносимо, что не мог он сгорать в огне ее любви ежеминутно и ежечасно – как требовал ее темперамент, ну просто не мог отвлекаться на все это, так как просто не стал бы тем, кем он стал. А с Инессой все это получилось, видимо, все он правильно рассчитал, бормотал отец. И еще, еще, если быть честным до конца, если приоткрыть эту самую тайную тайну, все же он надеялся, что, может быть, они еще и сойдутся, ну, гипотетически это же могло быть, а? А она видишь как поступила, ну кто бы мог предположить? Ведь он на нее так рассчитывал... И еще, еще что-то бормотал про те недолгие годы с матерью, когда он был счастлив, оказывается, счастлив только с ней.
Павлик сидел оглушенный. А когда прошел ступор, он начал кричать, громко, с надрывом, кашляя и задыхаясь:
– Как же ты мог, как мог? Такое натворить, так распорядиться и своей жизнью, и ее! Ты – преступник, тебе нет оправдания, не ищи его! – А потом, еще что-то вспомнив, он запричитал шепотом, страшно: – А моей жизнью, как ты мог так распорядиться и моей жизнью? Заодно?
Он еще долго кричал и плакал, и по его небритому лицу текли слезы.
Лицу уже совсем зрелого мужчины.
Закон природы
Милочка Фролова, балерина в отставке, еще сохранившая стать и четкость спины, торопилась на деловую встречу. Дело в том, что ее крупно подвели Генсы, ее многолетние дачники, сообщив в мае, накануне дачного сезона, что снимать они в этом году не будут, так как всей своей большой семьей поднимаются и едут в Германию – насовсем. Милочка страшно расстроилась, не спала две ночи и много плакала. Во-первых, было жалко себя – любые новые хлопоты ее обычно вводили в транс и пугали, во-вторых, Генсы были уже родными людьми: ключей на зиму она у них не забирала и их дачную жизнь не контролировала – знала, что там и так все в порядке. Огородов они не разводили, жили весело с шашлыками и гитарами, обожали гостей и радостно привечали невредную хозяйку, оставив за ней лучшую из комнат в большом старом доме. Если бы Милочкин муж умер в сознании, он был бы почти спокоен за свою хрупкую и нервную жену: осталась прекрасная старая дача в Валентиновке – полгектара земли и вполне приличная трехкомнатная квартира на Остоженке. Богатство по нынешним временам. Но муж, когда-то крупный чиновник от министерства обороны, здоровяк и крепыш, умер внезапно, скоропостижно, от разрыва брюшной аорты, не понимая того, что произошло. Без него, своего вечного поводыря, Милочка совсем растерялась, год убивалась, не знала, как жить дальше – без опеки, заботы и денег, наконец. Пока умные люди не посоветовали ей сдать роскошную дачу – тут судьба и выбросила ей семейство Генсов. Заезжали Генсы рано, в конце апреля, вывозя сначала двух старух – бабушку и ее бездетную сестру. А с мая уже приезжало все огромное семейство: трое детей, все женатые, с внуками, маленькими и уже подросшими внучками с кавалерами, периодически появлялись двоюродные и троюродные сестры и братья – словом, дом оживал и гудел как улей. А сейчас надо было срочно искать новых дачников, конечно, своих, по знакомству – ведь это были единственные Милочкины деньги на всю долгую зиму, кто говорит о крошечной пенсии бывшей балерины кордебалета? Посодействовала соседка Софа: у ее дальней родственницы была уже сильно беременная дочь, которую оставлять в пыльной и жаркой Москве на лето было бы совсем преступлением. С новыми предполагаемыми дачниками Милочка встречалась у метро «Университет». Описанная серебристая иномарка уже стояла у обочины и Милочка, припарковавшись, подошла к их машине. Навстречу вышел молодой мужчина среднего роста и представился – Анатолий. В машине сидела молодая женщина, печальная и опухшая, с коричневыми пятнами на лице и внушительным животом.
