Вера Колочкова - Дети Афродиты
– Да понял, понял. Уж кому, как не мне, тебя понимать…
– А если понял – отвали. Не теряй времени, ищи себе другую женщину. Чтоб с большой мудростью во всех местах была. Кстати, надо бы нам развод оформить. У меня завтра вторая половина дня свободна, может, добежим до загса? Я уже узнавала, в загсе без проблем разведут, у нас дочь совершеннолетняя. Ты как, сможешь после обеда с работы слинять?
– А что за спешка, не понимаю? Давай хотя бы дождемся, когда Полька родит…
– А она все равно родит, хоть с нашим разводом, хоть без него. Какая разница-то?
– Ну, не знаю… Родители мы ей или кто? Она ж переживать будет. А это стресс, ей нельзя.
– Да какой стресс… Наплевать ей на нас, у нее своя семья есть. И муж – отличный парень, слава богу. С ним ей никакой стресс не страшен.
– Нет, Оль, ты не права. Развод родителей – это всегда стресс, в любом возрасте, при любых собственных обстоятельствах. Нет, нельзя нам сейчас разводиться.
– Ну, это не один ты решаешь. Да и глупо, по-моему, отговорки придумывать. Несерьезно.
– Да, может быть… Да, глупо, наверное. Но я действительно не хочу. Я не хочу с тобой разводиться. Почему ты мне не веришь, Оль? Я люблю тебя. Я очень люблю тебя и не хочу никакого развода. Слышишь? Люблю!
– Не ори. Люди оглядываются.
– Да пусть! Все равно люблю!
– А Владу тоже любишь?
– Ну зачем ты… Нет, не люблю я твою Владу…
– Мою?!
– Ну, она же твоя подруга…
– Ой, Иван… Уйди лучше, не доводи меня до истерики. Уйди! Иначе я вообще… Не знаю, что с тобой сделаю. Никогда тебе этого не прощу, никогда. Уйди, слышишь? Ну, пожалуйста.
Видимо, это «пожалуйста» прозвучало слишком горестной безнадегой – Иван сдался, замедлил шаг. А она, наоборот, рванула вперед почти бегом. Подальше от него, подальше. Потому что слишком больно – даже рядом идти больно. Потому что сердце болит обидой. И неприятием. Нет, как он мог! А впрочем, чего опять – из пустого в порожнее? Толку-то все равно не будет. И Ивана в ее жизни больше не будет. И надо привыкать идти одной. Вот как сейчас. Сначала по бульвару, потом на проспект Мира свернуть, потом перейти наискосок по парку, потом дворами…
Далеко, однако. Устала с непривычки. Зато вечер, можно сказать, убила. Самое противное время – вечер. Нет, можно, конечно, и на работе сидеть до посинения, но все равно от вечерней тоски никуда не денешься. Все равно она тебя поймает, все равно будет подсовывать картинки из той жизни, где все вечера были беззаботно счастливыми. Жаль, она этого не понимала тогда. Сравнивать не с чем было. Думала, эта счастливая беззаботность навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Когда Иван, когда Полька рядом. Все здоровы и благополучны, и один счастливый день перетекает в другой без особых проблем. Классический пример семьи, можно на рекламную обложку снимать. Все счастливы, все улыбаются – чи-и-и-з!
Съемная квартира встретила, как всегда, с пугливой настороженностью. Как чужую. А впрочем, она чужая и есть. Ее квартира не любит, и она ее. За что это уродство любить? Здесь же все мерзко, неуютно, с дурацкими розовыми цветуями на обоях. Гостиная с ковром и диваном, спальня. Чужая спальня. Огромная холодная кровать, страшно неудобная, кстати. Монументальная, но из дешевых. А про кухню и говорить нечего – руки бы оборвать тем дизайнерам, кто придумывает такое безобразие. Ни стиля, ни уюта, ни маломальской изюминки. Кухня – это же сердце семьи! Помнится, когда они с Иваном себе кухню обустраивали…
Так, стоп. Хватит бродить по чужому пространству, надо сесть куда-нибудь. Да, хотя бы здесь, у раскрытого кухонного окна. Жаль, что она плакать не умеет. А то бы всплакнула, как порядочная тетка. Та самая, которая сильно мудрая. Та самая, которая не обхамила бы Ивана, а наоборот, разжалобила сопливой сильно-мудростью. А так… Ни слез, ни мудрости, ничего нет. Пустота. Холодная пещера внутри. Да, точно, пещера…
Однажды в детстве она заблудилась в пещере. В настоящей. Повезли их всем классом на экскурсию, в каникулы, всякие сталактиты и сталагмиты смотреть. Ну, она и раззявила рот… И отстала от группы. Огляделась – никого. И голосов не слышно, и непонятно, в какой стороне выход… Вот тогда ей по-настоящему страшно было. Холодно. Жутко. Сыро. И капает с потолка. И ощущение ледяной потерянности и несчастья. Потом, конечно, ее нашли, но те полчаса, пока блуждала одна, запомнились именно этим ощущением статического злого несчастья. Когда страшно. И жутко холодно. И ледяные капли с потолка…
Именно такое чувство пещерного внутреннего холода преследует ее в последнее время. Когда случилось это… Это несчастье с ней и с Иваном. Но ведь нельзя жить с этим пещерным холодом внутри! Надо же что-то делать… Бороться как-то. Да, без Ивана плохо. Невыносимо. Но если другого выхода нет! Значит, как-то привыкать надо. Забыть прошлое. Выдрать из себя беззаботно счастливые двадцать лет. Ох, если бы она могла быть мудрой! Если б могла. Да если б можно было пойти ту мудрость в магазине купить. Нет ведь, не пойдешь и не купишь. И с собой ничего не сделаешь. Ни с характером ничего не сделаешь, ни с холодной пещерой внутри.
Да, двадцать лет. Это много – двадцать лет. Нет, даже больше получается… Это они с Иваном женились, когда им было по двадцать лет. Полька заставила свадьбу играть. То есть Полька и бабушка. То есть когда бабушка про Польку догадалась и потребовала «узаконить грех». Они еще смеялись до коликов над этим «узаконить». Потому что им вообще все равно было, в каком статусе вместе существовать. Главное – лишь бы вместе. Иван даже хотел в ее институт перевестись, да его родители отговорили. Вообще, мама Ивана поначалу относилась к ней вежливо, но прохладно. А однажды она случайно услышала вскользь брошенную мамой фразу: «Мне не нравится, что ты этой Ольге в рот смотришь!» Услышала и удивилась, но вовсе не обиделась. Потому что знала, что это неправда. Мама просто не в курсе их отношений была. А может, ревновала. Но потом Иван, по всей видимости, с мамой поговорил, то есть объяснил ей, что он никакой не подкаблучник и дальше им быть не собирается, просто очень любит свою будущую жену, и она его тоже любит. И смотрят они друг на друга одинаково, то есть с любовью.
Мама Ивану поверила. И это несмотря на то что она, как потенциальная невестка, была тогда студенткой-лимитчицей! Просто взяла и поверила, отчего ж нет? Мама у Ивана была женщина рассудительная, сумела обуздать свою материнскую ревность. Помнится, после свадьбы родители выделили им в квартире самую большую комнату, сказали – живите, детки, плодитесь и размножайтесь, будьте счастливы. Так и жили вместе с родителями, и ничего, и с мамой Ивана она на одной кухне вполне мирно сосуществовала. Только мамой ее назвать так и не смогла. Вроде и не вредничала, но все равно, не получалось как-то. Само слово «мама» было чужим, на ее сиротский язык не ложилось. Да свекровь и не обижалась в принципе.
