Юлия Климова - Бешеные страсти
– Врагов нужно любить, разве Эдита Павловна не говорила тебе об этом?
– Мне нужно идти. – Я проигнорировала дрожь в груди.
– Как поживает Нина?
– Хорошо…
– Я видел вчера Бриля, он выглядел счастливым.
Не нужно было обладать особым умом и редкостной сообразительностью, чтобы понять, куда клонит Шелаев.
– Просто замечательно, что у Льва Александровича тоже все хорошо.
– Я когда-нибудь увижу на твоем пальце мое кольцо? – резко сменив тему, тихо спросил Клим. – Оно тебе очень подходит.
– Никогда.
– И ни за что?
– И ни за что, – ответила я уже легко, с довольной улыбкой.
– Опять твое категоричное «никогда» и не менее категоричное «ни за что». – Клим засмеялся, наши взгляды встретились в зеркале. – Вот уж не думал тебя увидеть здесь…
Он врал и не собирался скрывать этого, я чуть приподняла подбородок и пожала плечами, мол, какая разница, о чем вы думаете или не думаете, Клим. Я бы хотела ответить колко, но вместо того дежурно начала:
– Меня ждет бабушка, приятно было…
– Поболтать? – подсказал Шелаев, и его улыбка стала шире. Затем она исчезла. – Как ты относишься к Парижу? Он бывает холодный, серый, мрачный, а бывает… коричневый. Не так ли, Анастасия?
Клим обжег мою шею дыханьем, однако по спине пополз холод. Мои подозрения оправдались, но не в этом было дело. «Я не должна его слушать, не должна… Он ничего не делает просто так… За каждым его словом тянется…» Я не успела додумать – Шелаев не собирался давать мне лишние секунды на своевременный побег.
– Я приехал сюда, чтобы купить картину Тафта «Коричневый Париж». Теперь ты все знаешь, дорогая Анастасия, – с удовольствием четко произнес Клим и отпустил мой локоть, который, наверное, уже распух от негодования и волнения.
– Мне это не интересно, – «равнодушно» ответила я, чувствуя, как ноги врастают в пол.
– Интересно, – поправил Клим. – А теперь еще и стало важным.
– Нет, – мотнула я головой.
– Да.
– Нет.
– Анастасия, – произнес Клим с ироничным укором.
– Я не разбираюсь в картинах.
– Сегодня я ее куплю.
– Вы не сможете.
– Полагаешь, меня победит Старуха?
Глупо было изображать удивление и спрашивать: «Каким образом вам стали известны планы Эдиты Павловны?» Он знал. Просто знал, и все.
– Да.
– Почему же?
– У нее гораздо больше денег, – честно ответила я.
– Именно потому она ее сегодня не купит. Тебе нужно чаще бывать на аукционах – это театр, где особым удовольствием является наблюдение за людьми.
– Меня ждет бабушка, – повторила я, не желая участвовать в очередной игре Шелаева.
– Подождет, – с легкостью заверил он. – Анастасия, как же я люблю, когда ты предаешь Дом Ланье. Ты делаешь это так естественно и честно, чего по сути не может быть, что каждый раз я восхищаюсь тобой.
– Вы что-то путаете, – небрежно ответила я. – Предательство – не моя стихия.
Клим вновь засмеялся и сунул левую руку в карман брюк.
– Маленькая девчонка, – мягко произнес он. – Маленькая упертая девчонка, носящая фамилию Ланье.
«Я не должна его слушать», – как заклинание повторила я, но по моим венам уже текла отрава… Клим сделал так, что теперь я точно знала: он планирует купить «Коричневый Париж». Шелаев специально дал мне понять, что сегодня по каким-то причинам картина достанется ему. «Еще секунда, и я наверняка узнаю дальнейший ход событий…»
– Я никого не собираюсь предавать, зачем вы все это говорите? – спросила я, к сожалению зная ответ.
– Теперь ты, как хорошая внучка, должна предупредить бабушку. Но ты ведь этого не сделаешь, Анастасия? Правда? – спросил он весело и добавил: – Ты не предупредишь Эдиту Павловну, потому что не на ее стороне. – На лице Клима появилась… нежность. Невозможная, невероятная нежность, которой раньше я не видела. Появилась и исчезла. – Сегодня ты на моей стороне, Анастасия.
Он подчеркнул последние слова. Подчеркнул, развернулся и пошел в зал. Теперь я уж точно не нуждалась в прохладном воздухе – мне не было душно, я чувствовала холод и… острое желание убить Клима Шелаева. Впрочем, не в первый раз!
Глава третья
Сказать или не сказать? – вот в чем вопрос…
Он совершенно не обращал на нас внимания, и через двадцать минут я стала думать: а не пригрезилась ли мне сцена около зеркала? Бывают же у людей небольшие помутнения рассудка…
Шелаев сидел, откинувшись на спинку стула, положив ногу на ногу, словно на свете никогда не существовало Тафта, а заодно и «Коричневого Парижа». Так обычно сидят в кинотеатрах или перед телевизором, когда смотрят вроде и неплохой фильм, но сюжет все же не захватывает. Ленивая, расслабленная поза, и ни одна тень не скользит по лицу.
На миг мне нестерпимо захотелось узнать, о чем думает Шелаев, и я мысленно обратилась к нему: «Посмотрите на меня, посмотрите». Клим повернулся к своему соседу и произнес несколько слов – показалось, или он все же бросил на меня короткий взгляд?
– Столько шума из-за какого-то кувшина, – недовольно протянула Эдита Павловна. – Ковальский так за него бьется, будто этот глиняный горшок отыскали в одной из египетских пирамид.
Теперь я знала, что Клим приехал за «Парижем». Знала. В груди подрагивала злость и настойчиво кашляла совесть – кхэ, кхэ, кхэ… Сколько бы я ни старалась относиться к случившемуся с равнодушием, ничего не получалось – Шелаев, как назло, достиг своей цели. «Мне все равно, все равно, меня это совершенно не касается…» – нараспев повторяла я и продолжала лететь на дно пропасти под названием «Очередное Предательство Дома Ланье на Радость Климу Шелаеву». Каждое слово обязательно с большой буквы!
«Когда же вы оставите меня в покое, когда забудете о моем существовании? Почему вы выбрали именно меня для своих игр и мести? Ваш отец любил мою маму…» Мысль оборвалась, и я почувствовала, как горят щеки, как сильно колотится сердце.
Но разве это сложно: взять и открыть правду бабушке? Нужно всегда делать то, чего враг от тебя не ждет – так почему бы и нет? Покосившись на Эдиту Павловну, я тяжело вздохнула и стала подбирать слова-проклятья, которые при случае можно было с удовольствием обрушить на голову Клима. «Возьму и скажу. Еще минута – и сделаю это».
Но я хранила молчание.
– Что с тобой? – спросила Эдита Павловна. – Душно?
– Немного, – ответила я.
– Наконец-то Ковальский получил свой кувшин, – она усмехнулась. – Какой лот следующий? Отлично, это не займет много времени.
Желая хотя бы немного отвлечься и развеселиться, я представила себя самой богатой женщиной планеты. Вот на продажу выставляют Тафта, я поднимаю руку, объявляю: «Сто миллионов долларов!» и добавляю: «Заверните, пожалуйста, картину и отправьте ее в дом Ланье».
