Кристин Ханна - Снова домой
Такова была музыка, под которую рос и взрослел Энджел.
Он поднялся по скрипучей металлической лестнице, остановился на верхней ступеньке, оглядел грязную входную дверь. На миг ему совершенно расхотелось входить. Он понимал, что это настоящее сумасшествие: в семнадцать лет бояться зайти в собственный дом. Однако сколько он себя помнил, так с ним было всегда.
Из вагончика послышались какие-то звуки. Трейлер жалобно заскрипел, закачался на своих подпорках. Внутри кто-то подходил к входной двери. Дверная ручка дернулась, дверь рывком распахнулась.
На пороге стояла его мать: в одной руке у нее была сигарета, в другой – стакан джина. Лицо ее было неприятного желтовато-серого оттенка, свойственного для заядлых курильщиков, на щеках – сеть глубоких морщин. Ее волосы были какими-то неестественно черными и торчали во все стороны, обрамляя одутловатое лицо. Под карими, с розовыми белками, глазами висели заметные пурпуровые мешки.
Посмотрев на Энджела, она одним большим глотком осушила стакан и поставила его на обшарпанный коричневый ковер.
– Где шлялся?
– А тебе что за дело?
Она икнула, вытерла капельки влаги с верхней губы.
– Не смей, парень, мне хамить, понятно?! Энджел тяжело вздохнул. Какого черта он тут делает?
На что он надеялся? На то, что его встретят с радостной улыбкой? Когда же он наконец повзрослеет и перестанет думать о подобных глупостях?
– У меня проблемы, ма.
Она вопросительно приподняла седую густую бровь.
– У тебя неприятности. – Она произнесла эту фразу без тени сочувствия, это звучало как простая констатация факта.
– Да.
Она глубоко затянулась сигаретой, выпустив дым ему в лицо.
– А чего тебе от меня нужно?
Энджел почувствовал укол разочарования, и у него сразу пропало желание продолжать разговор.
– Ничего.
Она щелчком отшвырнула тлеющую сигарету на дорогу.
– Вчера Фрэнсис принес и показал мне свой школьный табель. Лучшего подарка для матери и не придумаешь...
Энджел тотчас почувствовал знакомое отвращение, от которого он сразу озлоблялся, а все лучшее, что было в нем, куда-то улетучивалось. Так всегда было, так всегда и будет у него с матерью. Фрэнсис был ее любимчиком, ее красавчиком сынулей, ее золотцем. Фрэнсис – хороший, чистый ребенок, настоящий ангелочек. Он – ее пропуск в рай. Не то что Энджел – одно сплошное недоразумение, ошибка молодости, дрянной мальчишка, от которого окружающим вечно одни только неприятности. Сколько раз мать выкрикивала ему в лицо, что ей надо было не рожать его, а сделать аборт.
– Выпить хочешь? – спросила она, вглядываясь в лицо Энджела.
– Конечно, ма, – усталым голосом сказал он. – Я выпью.
– Мартини?
Он отлично знал, что такое ее «мартини»: восемь унций джина и два кубика льда.
– Отлично.
Не говоря более ни слова, она повернулась и побрела на кухню.
Без особого желания он последовал за матерью в грязноватое нутро трейлера. Лампа под грязным бежевым абажуром распространяла тусклый свет, одновременно бросая бледное светлое пятно на вытертый ковер. Обтянутый велюром диван бронзового цвета стоял у стенки под натуральное дерево. Все столы в комнате были завалены иллюстрированными журналами и уставлены пепельницами. Пол возле складного кресла был засыпан пеплом.
Энджел уселся на скрипучий диван, сразу просевший под ним. Через несколько секунд пришла мать, неся в руке два стакана, в каждом из которых звякали кубики льда. Он сделал вид, что его ничуть не задевает молчание матери. Она просто не хотела с ним говорить, ей было безразлично, что он находится рядом. Единственное, на что у нее всегда было время, – это выпить с ним.
Давно, когда Энджел был еще совсем мальчишкой, лет десяти-одиннадцати, мать собственноручно толкнула его на путь алкоголизма. Ей хотелось иметь рядом человека, с которым всегда можно выпить. Чистюлю Фрэнсиса она никогда не просила составить ей компанию. Выбор матери пал на Энджела – и этот выбор оказался правильным. Энджел сидел молчком.
Непонятно, за что он так любил эти минуты, в молчании проведенные рядом с матерью, почему он так дорожил ими.
Может быть, на какое-то время у него возникала иллюзия, что мать выбрала его из-за того, что нуждалась в нем. Примерно к седьмому классу Энджел понял, как бее обстоит на самом деле: мать была рада выпивать с кем угодно, хоть с Адольфом Гитлером, если бы он заглянул к ней на коктейль. Ей подошел бы любой компаньон, лишь бы не чувствовать себя пьяницей-одиночкой.
Они долго сидели так рядом: Энджел на диване, мать в раскладном кресле. Сидели, медленно потягивая из стаканов. Звяканье льда и бульканье джина необычайно громко раздавались в тишине комнаты. Энджелу хотелось сказать ей то, что давно уже вертелось у него на языке – до свидания! – однако ему было бы тяжело после этих слов смотреть ей в глаза. Она бы сразу поняла, что он бежит от неприятностей, а ее торжествующая улыбка еще раз подтвердила бы все слова, ранее брошенные в его адрес.
Вдруг Энджел услышал звук подъехавшей машины. Двигатель немного потарахтел, фыркнул и наконец затих. Шаги загромыхали по металлическим ступеням.
Мать поставила стакан и кинулась открывать. Разведя руки, она обрадованно воскликнула:
– Фрэнки!
Энджел поставил свой стакан и поднялся. От волнения у него заурчало в животе. Он стоял в ожидании. Сердце отчаянно колотилось. Он не был готов к прощанию с братом, во всяком случае пока.
Мать отошла чуть в сторону, пропуская в дом своего любимца.
Фрэнсис вошел в трейлер, бросил школьную сумку на диван.
– Салют, Энджел, – сказал он.
Мать любя так хлопнула Фрэнсиса по спине, что тот чуть не упал.
– Как раз к ужину пришел. Пойду на кухню, приготовлю что-нибудь вкусненькое, что ты любишь. Сосисочки с фасолью для моего Фрэнки. – Она заспешила по коридору и скрылась на кухне.
Фрэнсис взглянул на брата.
– Я видел, в саду стоит новехонький «харлей-дэвидсон». Энджел нервно переступил с ноги на ногу.
– У меня неприятности, Франко. Надо смываться из города. Я вот... – В довершение унижения он почувствовал, как слезы навернулись на глаза. – В общем, приехал попрощаться.
– Это обязательно? – покачав головой, мягко спросил Фрэнсис. – Может, не надо так спешить. Какие бы ни были у тебя проблемы, мы всегда можем спокойно их обсудить. Вместе посидим, подумаем, что можно предпринять. Не уезжай. Пожалуйста.
– Так надо, – Энджел отвернулся, чтобы не видеть разочарования во взгляде брата, и выбежал из трейлера. Прыгнув на мотоцикл, он завел мотор и с грохотом выехал со стоянки. Энджел не позволил себе даже обернуться. Он знал, что если обернется, то заплачет.
