Валерий Волченко - Азиатский роман. Необыкновенная история
Вверх по Белой речке, навстречу отцу, я не пошёл. Следы показывают, что злоумышленник один. Видимо, у него ружьё такое же, как у меня, – распространённая в этих местах «Белка». Это хорошая лёгкая двустволка, с вертикально спаренными стволами: нижний ствол гладкий, двадцать восьмого калибра, а верхний малокалиберный, нарезной – пять целых и шесть десятых миллиметра. Дробью он сбил загнанного собакой на кедр соболя, а когда Томик поймал падающего зверька и не захотел отдать чужаку, выстрелил в него из малокалиберного ствола.
Отец рассказывал мне, о таких разбойниках. Эти люди промышляют в тайге не охотой или сбором кедровых орехов. Взять зверя из-под чужой собаки, не единственное их занятие. Такой не задумываясь, убьёт охотника, чтобы завладеть приглянувшимся оружием, или старателя, за крохи намытого золота. Он ведёт себя нагло и самонадеянно, у него преимущество внезапного нападения. Отец не раз предупреждал меня: при встрече в тайге с незнакомыми людьми, не показываться им и сразу скрытно уходить.
Злодей идёт вниз по берегу Белой речки. Следы от резиновых сапог сорок пятого размера говорят, что это мужчина высокого роста и не из местных. Шаги несопоставимо с ростом короткие, след глубоко вдавлен, так идёт очень тяжело нагруженный человек. Пришелец не удаляется от речки, значит, не знает этих мест и надеется по её течению выйти к реке Томь и идущей вдоль неё железной дороге.
Я здесь вырос и ориентируюсь, как в собственном доме. Белая речка, километров через пять, заканчивает свой путь, впадая в более полноводный Изас. Здесь тропа раздвоится. Правая уходит в глухие, безлюдные, труднодоступные места. Левая ведёт вниз по правому берегу Изаса, доходит до непропуска9 и, поднимаясь по узкой каменной террасе на тридцатиметровую высоту, заканчивается на краю обрыва. Пришелец, не зная местности, по правой тропе не пойдёт, предпочтёт двигаться берегом. Сейчас он, вероятно, поднимается на непропуск и, дойдя до обрыва, вынужден будет возвращаться назад.
Я, с разбега, перемахнул через Белую речку, прошёл вверх по Изасу до мелкого переката и перебрёл на его левый берег. Против тёмно-сизой известняковой громады непропуска залёг за полусгнившей валежиной и перевёл курок на нарезной ствол. У меня острый глаз, на полсотни метров срежу пулей любую, на выбор, ветку на дереве. До скалы будет дальше, метров сто пятьдесят, но и человек не веточка, потолще будет. Он уже возвращается, по узкому уступу, прижимаясь вплотную к скале. На спине возвышается огромный рюкзак, ружьё в правой руке.
Чёрная мушка, сравнявшись с плечиками прицела, замерла на его голове. Палец на спусковом крючке окаменел, не могу стронуть с места. Несколько раз сжал и разжал кулак, разминая пальцы, и снова прицелился. Странное дело, как только ловлю цель, палец на спусковом крючке отказывается повиноваться. Отвёл мушку немного в сторону – щёлкнул выстрел. Пуля высекла из скалы белый дымок каменной пыли рядом с его головой. В испуге, он отпрянул от скалы и, балансируя руками, пытается удержаться на краю уступа, но тяжеленный рюкзак за спиной тянет в пропасть. С леденящим душу криком он полетел вниз, ударился о каменный выступ и, перевернувшись, подняв высокий фонтан брызг, ушёл под воду.
Изредка срывавшийся снежок, густо повалил крупными влажными хлопьями. Пусть валит, моей охоте всё равно конец. Пусто и тоскливо на душе, я возвращаюсь похоронить Томика. Внезапно, навстречу выскочил рыжий лохматый зверь, налетел с объятиями, больно ткнул носом в губы.
– Жульба! Ты меня свалишь дурень! – не меньше его обрадовался я неожиданной встрече. Вскоре показался отец, спешивший по моему следу, вид у него встревоженный.
– Зачем ты его убил? – раздражённо спросил он.
– Он сам упал.
– Ты стрелял, я же слышал, – настаивает отец. Только когда я рассказал подробно, как всё произошло, он успокоился.
Мы похоронили Томика на берегу Белой речки. Под тем высоким деревом, на которое он загнал последнего, в своей коротенькой жизни, соболя. Отец сделал топором затёску, и я ножом вырезал в мягкой древесине кедра прощальные слова для Томика:
Я говорил: ты человек. Прости.Среди людей такого друга не найти.
Жульба, молча сидевший рядом, вдруг задрал морду к небу и таёжную тишину прорезал его хриплый, до жути тоскливый, волчий вой. Я отвернулся от отца и стал переобуваться, меняя сено в броднях10, чтобы он не увидел мои глаза, наполненные слезами.
Какие-то сомнения у отца остались. Когда мы вернулись домой, он первым делом обработал наждачной бумагой нулёвкой канал ствола, боёк и экстрактор моей «Белки».
– Зачем ты портишь ружьё? – спросил я.
– Если найдут тело, достанут пулю, милиция соберёт в посёлке все ружья. А пуля-то окажется не из твоего ружья.
– Я же тебе сказал: нет в нём никакой пули!
– На нет и суда нет, а бережёного – Бог бережёт. И не вздумай языком щёлкать, даже Кольке! – он поднёс кулак к моему носу.
Глава третья
Время пролетает быстро, незаметно. Кажется, ещё вчера бегал босоногим мальчишкой и вот, уже оканчиваю школу, сдаю выпускные экзамены. Мать наставляет меня, как успешно сдать всё:
– Утром вставай с правой ноги и проси: «Святой Никола-Угодник, помоги мне!»
– Поповские сказки! – возражаю я.
– Ты не слушай никого, сделай, как говорю! И, выходить из дома будешь, через порог ступай правой ногой, и снова проси. Можешь мысленно, не обязательно вслух, – настаивает она.
Я не верю ни в Бога, ни в чёрта, но выпускные экзамены – это не шутка. Проснувшись следующим утром, ставлю на пол правую ногу и произношу молитву собственного сочинения: «Господи! Прости, спаси и помилуй меня раба твоего грешного! Святой Никола-Угодник, помоги мне рабу божию!»
Перед экзаменом все собрались в классе, сегодня сдаём химию, мой нелюбимый предмет. Учительница раскладывает на столе билеты.
– Ты готовился? Знаешь хоть что-нибудь? – спрашивает она меня.
– Не идёт мне химия в голову, Тамара Васильевна, – прибедняюсь я, хотя готовился и уверен, что на тройку-то сдам обязательно.
– Вот смотри, билет номер один я кладу сюда, заходи первым! – показывает сердобольная учительница и выгоняет нас из класса. Не иначе, начал действовать Святой Николай-Чудотворец.
Приходит экзаменационная комиссия, звенит звонок, экзамен начинается. На входе в класс, впереди меня, неожиданно с силой вклинивается рябая Наташка Харлова – дочь начальника ОРСа Золотопродснаба. Она первой подбегает к столу и, хищно оглядываясь, обеими руками накрывает билет номер один, мой билет. Тамара Васильевна с сожалением смотрит на меня, но в присутствии комиссии ничего не говорит.
Мне достался двадцать четвёртый билет. Эти вопросы я знаю и сдал химию на четвёрку. Но я уверен, билет этот мне подогнал Николай-Чудотворец. Мать была права, и я постоянно в этом убеждаюсь. По пустякам стараюсь не надоедать ему, но когда припрёт…
В спортзале школы накрыты столы, гремит музыка, гудит выпускной бал. Мы прощаемся со школой, с беззаботной юностью. Впереди взрослая жизнь, новые надежды и мечты. Время уже за полночь, но никто не собирается уходить. По традиции, с утра планируется продолжение, пикник в лесу на речке. Только Василий Петрович, директор школы, пошёл отдохнуть в свой кабинет.
Василия Петровича уважаю, не потому, что директор. Мне кажется, что он понимает меня, как никто другой. Василий Петрович вёл у нас физику и, когда я задавал ему вопрос, он сокрушался, почему такой вопрос больше никому не пришёл в голову и отмечал у меня нестандартное мышление. «Вот из таких людей получаются великие учёные!» – назидательно говорил он. И, с сожалением, добавлял: «Если они не прогуливают занятия».
Посреди зала чарльстонят Юра Краснов с похожей на цыганку Томкой Звонарёвой. Я не танцую, суровый таёжник все-таки, а не клоун какой. Вновь поднимаю и выпиваю уже четвертую или пятую стопку водки. Пожалуй, я пошёл бы танцевать, но лишь с одной девушкой. Предмет моего вожделения – молоденькая учительница литературы и русского языка, Валентина Сергеевна. Она сидит и смотрит на танцующих, а я подсматриваю за ней.
Сменяется музыка, грохочет зажигательный рок-н-ролл. В зале началось настоящее столпотворение. «Вот сейчас подойду и приглашу её», – я стал выбираться из-за стола. Но она, как назло, поднялась и вышла из зала. Следую за ней, выпитая водка придаёт мне решимости. Мысленно прокручиваю, что скажу, но все слова кажутся слишком банальными. Для такой девушки, нужны особые слова, но никак не могу их найти.
Может быть, меня тормозит то, что она на несколько лет старше? Так девчонки, с которыми раньше имел «амурные» дела, тоже были старше. Меня раздражает моя тормознутость, никак не могу ответить на вопрос: почему, когда был намного моложе, во втором или третьем классе, то никогда не задумывался, что говорить девчонкам и никогда не искал подходящего повода для общения. Все происходило естественно, само-собой:
