Татьяна Дубровина - Испить до дна
— Это дело! — уважительно крякнул прораб, и Алена сразу прониклась к нему симпатией — понимающий мужик! — Это такая, какие с петровских времен пошли?
— Не знаю, может, и с петровских.
«А что, — подумала она, — не исключено, что дедушка на чертежи такой печки наткнулся в одном из архивов семейства Вяземских и решил воспроизвести...»
— С изразцами желаете или беленую?
С изразцами! Вот здорово! Об этом она и не думала!
— Я желаю по самому высшему разряду!
— Изразцовую, — удовлетворенно заключил прораб. — Вот это я понимаю, хозяюшка! Не балаболка какая-то.
«Что, Тутанхамонище, съел? — позлорадствовала Алена едва не показав язык недостроенному дому. Удержалась, однако, не желая показаться собеседнику несолидной балаболкой. — Не тебе одному роскошествовать! У тебя будет холодная мертвенная пирамида, у меня — тепло и уют!»
— Имеется у меня один друган, — сообщил прораб. — Золотые руки! Второго такого не сыскать, хоть всероссийский розыск объяви.
— Ну?
— Связаться-то я с ним могу, да только работа его, можно сказать, авторская. Индпошив. Вернее, индпострой. Так что, сама понимаешь, — он выразительно потер палец о палец. — Плюс еще мне комиссионные.
Что такое «авторская работа» и насколько она дороже ширпотреба, Алена, разумеется, очень хорошо знала. Одно дело, скажем, плести фитюльки для прогуливающихся по Измайловскому парку покупателей, и совсем другое — выполнять заказ определенной женщины, с учетом ее индивидуальности, как внешней, так и внутренней. Второе — в сто крат интересней, но и дороже.
— Потянешь ли? — испытующе глянул прораб.
Она прикинула — доллары, которые брала с собой в Венецию, остались практически нерастраченными. В первые дни Алексей взял на себя все расходы, а потом... потом уже ничего не хотелось. Так и осталась лежать на дне чемодана внушительная зелененькая стопочка. Да в случае чего и подработать можно, не безрукая же она ленивица!
— Потяну.
— А то, бывает, попадается заказчик — как дедка с репкой: тянет-потянет, вытянуть не может.
— Я не дедка! — бодро заявила Алена. — И не бабка. Я мышка!
— Судя по росту, это уж как пить дать, — хохотнул прораб.
— Так свяжетесь с ним?
— Только вернется дружок мой не раньше июля. Бабка у него померла в Твери, поехал хоронить и до сорока дней там останется. Подождешь?
— Ну конечно. Другого-то все равно не найти, хоть всероссийский розыск объяви.
Глава 7
СЛЕДЫ ТЕРЯЮТСЯ
— А может, хотите наше собрание посмотреть? Есть письма Вяземского из Варшавы, из Баден-Бадена...
— Нет, благодарю.
— А из Венеции?
— Из Венеции? — задумчиво повторил Алексей.
— Там и наброски неоконченных стихов! — обрадовалась смотрительница Остафьевского музея-архива, по-своему истолковав его замешательство. — У нас собрана подлинная сокровищница, нигде больше такого не найдете!
— Спасибо, верю. Только у меня совсем другие задачи.
Загородная усадьба Вяземских... Какое счастье, что ее не передали в революцию под пролетарский жилой фонд, а сохранили в неприкосновенности! Охраняется государством как памятник культуры...
Но Алексей Никитин интересовался не памятниками, а живым человеком.
Родным человеком. Самым лучшим на свете.
— Значит, вы совсем ничего не знаете о потомках Петра Андреевича?
— Извините, — обескураженно развела руками смотрительница музея. — Вот если бы о предках или родственниках-современниках — тут у нас материалов целые кучи. О Карамзине, к примеру.
— О каком Карамзине?
— Ну-у! — смотрительница-архивариус поглядела на посетителя как на отпетого двоечника. — О Николае Михалыче, разумеется.
— Великом историке и авторе «Бедной Лизы»?
Смотрительница музея смягчилась:
— А я уж сочла вас совсем неучем, простите.
— Разве Карамзин — тоже родственник Вяземского?
— А как же! Не кровный, правда, но он был обвенчан со старшей сестрою нашего Петра Андреича! — гордо объявила хранительница усадьбы, словно она сама была отпрыском знаменитой фамилии.
— Погодите! — Алексей заинтересовался. Искомых сведений все равно ему здесь, видно, не получить, зато он как бы знакомится с родственниками своей любимой. — Сестра Вяземского и жена Карамзина — это одно лицо?
— Еще какое лицо! Исключительная женщина! Можно сказать, на всю нашу культуру оказала влияние.
— Екатерина Карамзина! — воскликнул Никитин. — Первая юношеская любовь Пушкина!
Мир тесен. Но почему-то в этой тесноте так сложно найти одного-единственного человечка, который тебе нужен...
— Без Екатерины Андреевны, может, и Александр Сергеич не состоялся бы! — максималистски-запальчиво, как об очень личном и наболевшем, воскликнула архивистка. — Есть все основания считать, что он и позже, до самой дуэли, посвящал ей стихи. Все-все те, у которых нет другого посвящения. Да, все!
«Жаль, что я не поэт, — посетовал Алексей. — Тоже прославил бы, воспел бы женщину из этой семьи. Только, в отличие от Пушкина, я б не увлекался другими мадемуазелями и мадамами, не давал бы повода для такого длинного донжуанского списка. А уж если суждено погибнуть — то из-за Аленушки, а не из-за какой-то Натали Гончаровой. Зато Карамзин, мудрец, сделал верный выбор — раз и навсегда».
— Значит, вы не знаете, у кого все же можно узнать о ныне живущих потомках поэта?
— К сожалению, нет. Может, никого из них и не осталось... Был один замечательный исследователь, профессор Северьянов. Вот знаток! У него можно было справиться абсолютно обо всем, вплоть до конструкции дымоходов в доме Вяземских: благодаря ему наши печи до сих пор топятся. К несчастью, профессор скончался несколько лет назад.
Если бы Алексей знал, что речь идет об Аленином деде! Но ему это и в голову не пришло. А смотрительница никогда не слыхала о том, на ком женился профессор. А Северьянов о своей великой любви попусту не распространялся, так как считал, что его личная жизнь не для посторонних ушей.
И вообще не для ушей. Для сердца.
— А последние представители рода, о которых мы слышали, были репрессированы в сталинские времена, и дальше их следы, увы, затерялись. Внук поэта и совсем юная правнучка. Сначала их уплотнили, потом совсем выселили из фамильного особняка, а потом... Ну, вы знаете, как это происходило. Дворяне, голубая кровь, враги народа...
Говорят, мир тесен, но и в нем можно разминуться, даже если идешь друг за дружкой, след в след...
...«Будет, чему быть» — так писал мудрый Николай Михайлович Карамзин, зять Вяземского и, значит, Аленин родственник. А уж он-то на своем веку изучил великое множество разных событий, больших и малых, и, как никто другой, разбирался в их причинах и следствиях.
