Преданная (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

Сердце вылетает. Я бросаю быстрый короткий взгляд.

— Я не знала… И перенервничала. Мне говорили, на пару часов возьмут, а взяли…

Смолин снисходительно улыбается и покачивает головой. Снова смотрит в лицо. Подается немного вперед. Тянется пальцами. Я еле держусь, чтобы не дернуться и не отпрянуть.

Указательный палец Лизиного отца подхватывает мой подбородок. Он подставляет лицо своему взгляду. Произносит:

— Волнуешься… Волнуешься-то почему, Юль?

Потому что ни черта не делаю. И вы, кажется, хотите об этом поговорить…

— Мне кажется… Мне кажется, у меня не получается. У меня ничего не получается. Я хочу… Уволиться.

Слова произнесены. Во мне как будто что-то взрывается. Но беззвучно. В машине — тишина.

Дальше — усмешка Смолина. Ироничный выдох. Пронзительный взгляд.

В нем нет явной агрессии или угрозы. В нем в миллион раз меньше красок, чем во взгляде того же Тарнавского, но впечатление на меня он производит подавляющее.

— Уволиться хочешь? — Мужчина переспрашивает. Я дергаю подбородок вниз. Придерживает. Даже кивнуть не дает.

— Да. У меня ничего не получается. Вы же сами видите. Тарнавский дает мне какую-то бестолковую работу. Не пускает никуда. Не делится. Когда разговаривает по телефону — выставляет из кабинета. Он мне… Не доверяет. Я ему не нравлюсь.

Выпалив, раз за разом повторяю про себя просьбу к Смолину: прислушаться.

Его взгляд все так же не читаем. А у меня, как назло, почему-то даже глаза не мокнут. Хотя кто мне сказал, что способна вызвать жалость?

— Не доверяет, но до поздней ночи на работе держит, — мужчина проговаривает скорее себе, чем мне.

Хочу спорить. Еле держусь. Сжимаю кончик языка зубами. Давлю сильно-сильно.

Почувствовав острую вспышку боли — приоткрываю губы и выдыхаю. Тишина становится еще более ощутимой. Взгляд мужчины преображается. Изменения минимальны, но они пробираются под одежду, кожу и текут по венам парализующим волю морозом.

Я не хочу слышать, что он скажет.

— Увольняться никто не будет, Юля. Поздно. А вот начать работать придется. На тебя сделали ставку серьезные люди.

— Я не…

— Ш-ш-ш… — палец Смолина перемещается к моим губам. Подушечка давит сразу на обе. Я смыкаю их, но успеваю почувствовать солоноватый вкус. Пульс частит.

Палец продолжает движение: обводит контур. Снова поддевает подбородок и заставляет вздернуть его выше.

— Я очень хотел, чтобы мы с тобой с полуслова друг друга понимали, малыш. Я настроен на позитив, поверь. Нравишься мне. Но если с тобой не работает положительная мотивация…

— Со мной р-работает… — Выталкиваю из себя, получая в ответ снисходительную улыбку.

— Вот и славно. Я просто очерчу…

И он очерчивает. Шею. Подбородок. Скулу. Снова губы. А я даже попросить этого не делать не могу.

— Давай представим, Юль… Есть девушка… Хорошая. Умненькая. Красивенькая. Располагающая. Которая берет на себя обязательства. Берет бонусы. А работу… Не делает.

Внутри я кручу: я ничего на себя не брала!!! Я верну!!! Возьмите!!!

Внешне — подрагиваю.

— На отъебись у нас не выйдет, Юль. Знаешь, что может случиться с девушкой, если она не начнет исполнять маленькие поручения?

Не знаю. И знать не хочу. Ни слышать, ни осознавать, что мне не снится.

— У ее подруги из комнаты пропадет ювелирный гарнитур. Дорогой, зайка. На крупную уголовку хватит. Его найдут у милой малышки. Окажется, завистливая была…

Я дрожу, а тем временем Смолин отрывает руку и жмет на подлокотник. Крышки поднимаются. Оттуда он достает ключи.

Звенит ими. Я не знаю, что сказать.

— Наркотики еще могут найти. Кому оно надо, скажи? В конце концов, вечером вот так просто девушка по улице идет, а сзади…

— Зачем вы…

Руслан Викторович улыбается и прячет назад ключи, слишком сильно напоминающие те, которые я не успела достать из сумки. Я считала свою квартиру безопасным пространством… Дура.

— Всякое бывает, Юль. Пугать не хочу, дай бог обойдется без этого. Но работать надо, понимаешь? Работать, малыш.

В моменте мне хочется умереть, а не работать. Мягко стеливший «работодатель» открывает передо мной свое истинное лицо, и я даже не могу сказать, что поражена. Все так… Ожидаемо.

— Он ничем со мной не делится. Понимаете? — Повторяю свою ложь, ища мужской взгляд.

Смолин хмурится и вот теперь позволяет пробиться недовольству. Немного двигается на кресле. Смотрит в лобовое, потом на меня.

— Сделай так, чтобы начал доверять. Стань ближе, Юля. Стань.

— Как?

Мой протест уже переходит границы. Мужчина злится сильнее. Голос на вопросе:

— Мне тебе объяснить, как развязать язык мужчине, Юля? — Отдает сталью.

Мне становится гадко-гадко.

Увожу глаза в сторону.

— Вы думаете ему нуж…

— Это ты думай, Юля. Начинай думать, пожалуйста. Желательно, прямо сейчас.

Я жду, когда он щелкнет замком. Что еще нужно? Угрозы были. Объяснения, что я должна сделать, тоже. Дальше?

Пустите. Я домой хочу.

Но щелчка нет.

Есть его дыхание, которое слышать уже не могу.

Страх. Злость. Отчаянье.

— Давай с тобой сейчас постараемся вспомнить, что ты уже заметила, но чему не уделила внимания…

— Давайте я дома подумаю и позв…

— Вместе, Юля.

Смолин обрывает. Я до боли в пальцах сжимаю сумку.

— Встречи. Люди. Документы. Поручения какие-то…

Раз за разом мотаю головой. Выть хочется. В ушах стоят слова родного брата. Не знаю, почему держусь.

Он же подлец, Юль. Он — подлец. А тебя… Тебя прижали.

На клочья рвет из-за противоречий.

Я знаю, что нужно сделать, чтобы спасти свою шкуру. Я должна стать той, кем меня и назначили. Крысой.

Он не заслужил моей преданности. Он ничего хорошего не заслужил. Ему не нужен мой дурацкий героизм.

— Ночь длинная, Юль. Я не спешу никуда. А ты? В машине устанем — к тебе поднимемся…

Жмурюсь, сердце бьется быстро до тошноты.

Раз. Два. Три. Юль, решайся.

Три. Два. Раз.

— Я вспомнила кое-что…

* * *

— Я вспомнила кое-что…

— Отлично, Юля… Молодец. Что?

— Один раз Вячеслав Евгеньевич попросил меня завезти документы…

— Что за документы? Кому?

— Конверт был запечатан. Я не смогла посмотреть. Но это была… — Это был Леонид, но я говорю: — Это была женщина. Я запомнила имя. Св-св-светлана.

— Светлана, значит?

— Да.

— Фамилия?

— Фамилию не знаю, но она была на дорогой черной машине. — Перед глазами при этом стоит большая белоснежная. Чистая-чистая. Даже по-издевательски как-то по отношению к совести каждого из нас.

— Номера запомнила?

Мотаю головой.

— Что она говорила? Может быть передавала в ответ?

— Ничего не передавала. Но сказала… Сказала, что очень… Очень благодарна Вячеславу Евгеньевичу за помощь.

— Это ни о чем, Юль. Пока — ни о чем… Но уже лучше. Подумаем, что за Светлана.

* * *

Я лежу в своей