Это лишь игра - 2 - Елена Шолохова
— Это всё мелочи. С этим он, максимум, не станет повторно губернатором. А на Славика мне вообще плевать.
— А что тогда? Я не пойму, что ты хочешь.
— Не люблю пафос, но тебе, наверное, так будет понятнее. Врагов не надо дразнить, не надо делать им гадости. Врагов надо уничтожать. Как ты любишь говорить, окончательно и бесповоротно. Леонтьев должен лишиться всего. И сесть. Не на год-два, а надолго.
— А что, есть чем зацепить? — отец сразу оживляется. — А что молчишь? Расскажи!
— Извини, — качаю я головой.
— Да ты чего, Герман? С отцом-то уж поделись планами! — заводится он.
— Я никогда не делюсь планами. А ты лучше прекрати общение с Явницким… на время.
***
После ресторана еду к Леонтьеву — он раз пять мне уже позвонил. А его дочь — раз пятьдесят. Но Викины звонки я или сбрасываю, или принимаю, но сразу говорю, что занят и, опять-таки, сбрасываю. А вот от Леонтьева так не отмахнуться. К сожалению.
Он же в последнее время как будто шагу ступить не может, не посоветовавшись. Если бы еще по делу спрашивал. А то ведь наверняка опять про этого придурка Славика заведет речь.
Он, как насел на меня в понедельник, когда мы с Леной были, так и до сих пор: как быть? Что делать? А если вдруг, то что?
Так и хочется выдать ему в лоб: нечего было творить такую дичь!
Но приходится его поддерживать, изображать вовлеченность, подсказывать…
Когда я приехал от Лены — а приехал я почти под утро, Леонтьев ждал меня в библиотеке. Весь на нервах.
И сразу начал:
— Всё не так просто оказалось, Герман. Славка к этой девице приходил, рассказал, что у него есть видео, где ее там по-всякому. А шлюха эта бесстыжая заявила, мол, пусть показывает, кому хочет. Менять показания не будет и все тут. Тогда к ней ребята заглянули. Сегодня. Деньги предлагали по-хорошему. Она — ни в какую. Ты понимаешь, на ней пробы негде ставить, а туда же… И ведь всё сама… заманила в свой вертеп мальчишек, жопой там крутила голой, а теперь жертвой прикинулась. Настаивает…
— Игорь Юрьевич, ну и пусть она настаивает. Вы ведь записи с камер удалили. Всех свидетелей уже… обработали. Так? Все подтвердят ваши слова.
Он кивнул, а потом сказал:
— Не всех. Там еще одна какая-то… Ну с ней мы поговорим. Завтра, может быть. Просто она — единственная не из этой их общаги. Поэтому с ней пока не разговаривали. Но ребята уже выяснили, кто она, где живет.
— Ну и в чем проблема? — пожал я плечами.
— Да как-то все равно нервно, знаешь… И так это не вовремя! Тут выборы на носу, сейчас такое внимание ко мне повышенное, а этот дурак… Ей-богу, с таким сыном врагов не нужно! Боюсь, что просочится…
— Конечно, просочится. Если уже не просочилось.
Леонтьев побледнел на глазах. И аж затрясся.
— Ну всё… это конец… Мои вообще-то мониторят, вроде пока ничего, но в любую минуту ведь может рвануть… Это ж будет конец… позорище… А, может, можно еще что-то сделать? Герман, ты же у меня голова, ну придумай что-нибудь, а? Подскажи…
— Запустите эту историю в массы первым, да и всё. Сыграйте на опережение. Расскажите вашу версию. Сделайте упор на ее репутацию.
— Самому? Рассказать об этом?
— Об этом все равно узнают. Вопрос, как и в каком свете. Даже если она потом попробует оспорить, то… — Я развел руками. — Prior tempore — potior jure. Кто явился первым, тот и прав. Да и в целом, общество легко в чем-то убедить, а вот переубедить гораздо сложнее.
— Ну да, да, ты прав. А если скормить журналистам не только про Славку, а еще будто она не первый раз так…
Не дослушав, я извинился и пошел к себе. Пару дней Леонтьев ко мне не лез, во всяком случае, с своим Славиком. А тут опять что-то понадобилось.
Приезжаю как раз к ужину.
— О, Герман, сынок, мы тебя уже заждались, — приподнимается из-за стола Леонтьев.
— Ага, так истосковались… брат… — ерничает Славик и тут же получает подзатыльник от отца.
— Заткнулся бы лучше, паршивец, — цедит он яростно, потом обращается ко мне с заискивающей улыбкой: — Что с дурака взять! Герман, я твою мысль, ну насчет огласки… кому надо передал, препоручил, чтобы всё сделали в лучшем виде. Всё уже готово, сам текст лично посмотрел, одобрил. Хорошо так написали, да… Девка эта пожалеет, что полезла, так ее продернули там! Сегодня выйдет, вчера должна была, но что-то там у них не получилось… бардак везде… Но сегодня точно, пообещали. И везде пустят, в хронике, на нашем официальном… по каналам в этом… как его телеграм… везде, в общем…
— Прекрасно, — киваю я.
— Но я все равно нервничаю… вдруг что не так пойдет… Еще дура эта, свидетельница, ну я говорил тогда… Подруга этой Орловой или кто она ей… В общем, упертая девица оказалась. Вчера с ней ребята побеседовали — не поняла. Сегодня снова наведались…
— А кто она? — без всякого интереса спрашиваю я, просто чтобы хоть что-то сказать.
— Да никто, — пожимает плечами Леонтьев. — Обычная девица. Студентка. Сирота. Никаких там у нее связей… никого, в общем. Третьякова Елена Сергеевна…
40. Герман
— Герман, с тобой все в порядке? — обеспокоенно спрашивает Леонтьев. — Герман… ты как? Что с тобой?
Я медленно возвращаюсь в реальность. Наверное, если бы сейчас прямо здесь вдруг случился взрыв, меня бы и то так не оглушило. Хотя он и случился, этот взрыв, только где-то внутри, под ребрами, разорвав и раздробив всё в крошево.
— Да, Герман, — поддакивает его жена. — Вы вдруг так страшно побледнели. Прямо жутко. Никогда не видела, чтобы так резко…
Спазм в горле, сковавший горло, потихоньку отпускает.
— Заболело где-то? — спрашивает она.
Я киваю.
— Да.
— Сердце? — сочувствует она.
Снова киваю и наконец выдыхаю.
— Уже прошло. Все нормально.
— Герман, ну сердце надо беречь. Обследуйтесь. Вы же такой молодой. Мальчик совсем.
— Непременно, — соглашаюсь я. — Спасибо.
— Да, с сердцем шутки плохи, — подхватывает Леонтьев. — Ты нас так не пугай. У меня, кстати, есть отличный кардиолог, надо будет ему позвонить…
— Да правда всё уже нормально, — спокойно говорю ему. — Не стоит внимания. Так о чем мы говорили?
— А! Да. Свидетельница эта. Третьякова, —
