Застенчивость в квадрате - Сара Хогл
– Мы вроде как должны, – пожимает плечами он. – Тысячелетнее проклятие и все такое.
Интересное развитие событий! И этот же мужчина всего несколько недель назад говорил мне, что бабушка Вайолет пошутила, что это просто капризы – будто собирался и вовсе их проигнорировать.
Думаю, как бы получше сформулировать «может, в другой раз», но тут Уэсли вздыхает.
– Все дело в поцелуе, да? – убитым голосом скорее констатирует, чем спрашивает он.
– Что? – Я прекрасно знаю, «что», и просто пытаюсь тянуть время.
– Поцелуй. Тебе не понравилось. Или больше не нравится. Ты подумала и пожалела.
– Ты смеешься? Я думать ни о чем другом не могу и жалею только, что тогда пришлось остановиться. – Слова вырываются прежде, чем я успеваю поймать их и сварить правду в едкой язвительности.
Выражение его лица меняется, становится четче, ярче. Он делает шаг ко мне. Опасно, как опасно.
А я… я слабая. Внутренний стержень, похоже, мне делали производители туалетной бумаги. Я хочу быть властной, непреклонной, устрашающей, а вместо этого я как росинки на розах, как носик котенка. Вся моя решимость – точно пух одуванчика, дунь – и разлетится. Когда он смотрит на меня вот так, все слова, что я знаю, рассыпаются в стороны, точно пригоршня конфет-сердечек. Что я там говорила про то, что такие как мы – последний оплот в борьбе против зомби на случай апокалипсиса? Какая бессовестная ложь. Да я первой смиренно поклонюсь и принесу зомби присягу на верность.
– Это правда? – уточняет он с убийственной мягкостью.
А я только смотрю на него взглядом, в котором явно читается «Только не это», надеясь, что если смотреть достаточно долго, он превратится в какую-нибудь карикатуру на себя, но происходит самое ужасное: он встал прямо в круг света под настенным светильником и сейчас больше чем когда-либо похож на архангела.
– Да, – признаю я, сглотнув. – Это правда, но идея ужасная. Мне кажется… Я думаю, сейчас проводить время вместе – ужасная идея.
Он замирает в нескольких сантиметрах, спрятав руки в карманы. Опустив голову, пристально смотрит мне в глаза. Короткое тихое слово падает, точно булавка на каменный пол, звон эхом разносится в тишине.
– Почему?
Очень хочется спрятаться, закрыть лицо руками, но я сдерживаюсь. Может, не видя его, я могла бы быть сильнее. Ну, точнее, не видя и не чувствуя запах. И еще не слышать бы. Мне просто необходим какой-то шлем, лишающий всех чувств сразу.
– Потому что ты мне нравишься, – наконец на одном дыхании признаю я.
– Это… эм… что ж. – Он разворачивается, изучая теперь потолок. – Это хорошо? Да. Это очень хорошо. – О господи, он же покраснел, и как сильно! – Потому что ты мне тоже. – Уэсли откашливается. – Ты мне… тоже нравишься. – Он нервно рассматривает свои ладони, потом убирает обратно в карманы и все еще не может поднять на меня взгляд.
Это самое мучительно произнесенное «я тоже» в истории человечества. Меня накрывает безумным желанием встать на одно колено и сделать ему предложение.
Уэсли выглядит выбитым из колеи.
– Я не умею складно говорить.
– Уэсли, тебе и не нужно. Вообще-то и хорошо, что не умеешь. Я бы не пережила. Ты и так слишком прекрасен.
Судя по его выражению, он не может решить, радоваться или сомневаться. Сомнения побеждают.
– Пытаюсь понять, в чем же проблема.
– Все сложно.
– Дело в Джеке? – поднимает брови он, хмурясь.
– Нет. – До Джека мне вообще уже дела нет, он просто вырезанное из картона подобие человека, а Уэсли… Уэсли – это Уэсли. Никакого сравнения быть не может. Та часть моей жизни канула в туманное небытие и с полным на то основанием.
Он опускает взгляд, неуверенно осматривая свою нижнюю часть.
– Это все брюки. Они слишком…
– Поверь мне, брюки великолепные. Они вызывают у меня глубочайшее уважение.
Он вздергивает бровь. Самая опасно поднятая бровь в моей жизни. Разглядываю Уэсли в поисках невидимых ножниц, которыми он может разрезать мой моральный дух, висящий на волоске. Хорошо, если там вообще что-то осталось.
– Во время того спора, – низким голосом начинает он, – ты назвала меня красивым. И невыносимой задницей. Но красивым. Я не забыл.
В золотом свете лампы его взгляд убийственно непоколебим и вместе с тем непорочен, сочувствующий и одновременно требовательный. Хотя он стоит идеально ровно, высокий, как статуя, в нем все равно каким-то образом чувствуется движение. Скрытая тревога и неловкость, которые он всеми силами пытается подавить.
– Я должен был сказать тебе. Я хотел. – В его глазах так явно читаются все чувства, что они кажутся почти прозрачными. – Мэйбелл, я тоже считаю тебя красивой. Ты вошла в мою жизнь и разрушила ее до основания своей красотой. С первой нашей встречи я каждую ночь глаз не мог сомкнуть.
Предательские мысли пытаются устроить побег, но он закрыл все окна и двери. И я сдаюсь. Падаю на диванчик. Мне уже ничем не помочь. Мышцы, кости – все просто отказывается работать.
– Ты меня убиваешь, – судорожно выдыхаю я.
Уэсли наклоняется над моим не подающим признаков жизни телом, меж бровей извечная морщинка беспокойства, но губы – ох, губы, этот восьмой смертный грех – слегка изгибаются. Ему весело.
– Прости, мне жаль.
А вот и нет.
– Пфм-мф-м-м-м…
– М? – прикладывает ладонь к уху он.
– Я сказала, что забираю свои слова обратно про то, что ты не умеешь складно говорить. Ты просто скрывал эту способность.
Он устраивает меня ровнее на диване, с безмятежной улыбкой ерошит мне волосы.
– Так ты в самом деле не хочешь вместе выполнить последнее желание?
– Не вижу другого выхода, – отвечаю с такой безысходностью, что даже сама ее слышу.
– Постарайся не так явно показывать, как тебе не терпится.
Опираюсь на его руку и привожу себя в вертикальное положение. Он замирает, спокойный и непоколебимый, как скала в бушующем море.
– Сэр, я с большой радостью приготовлю с
