Алина Знаменская - Прогулка под луной
Он ел землянику по ягодке, медленно, обжигая ее ладони прикосновениями губ, изредка поднимая глаза на ее лицо и останавливая взгляд на испачканных ягодами губах. Маша чувствовала себя раскаленной от этой сладкой пытки и боялась пошевелиться, спугнуть удивительное мгновение. Ей хотелось, чтобы оно длилось вечно. Когда Зверев съел последнюю ягоду, он не убрал руки, а только распрямил Машины пальцы и стал их тихонько целовать, каждый из них, начиная с мизинца. Каждый поцелуй растекался по ее телу горячим тягучим нектаром. Маше казалось, что даже захоти она сейчас подняться с земли — у нее ничего не получится. Она накрепко прилипла к этой траве, к земле, а руки просто срослись с большими ладонями Дениса. Собака утомилась от созерцания однообразной композиции и улеглась на траву, положив морду на лапы. Краем глаза Маша заметила, что из травы высунулась белокурая Алькина голова. Маша успела выхватить из общей картины Алькин изумленный взгляд. Интересно, как давно она за ними наблюдает?
— Нам пора домой… — прошептала Маша в макушку Звереву.
Тот глубоко вздохнул, потряс головой, стряхивая оцепенение.
Они поднялись и пошли к машине. Тут же, как по команде, из травы вынырнули две мордахи: лукавая девочкина и любопытная собачья.
Дома, еще за обедом, Маша стала клевать носом. Усталость навалилась как-то сразу, оттеснив все другие ощущения. Маша поплелась в мансарду и уснула, едва коснувшись головой подушки. Она не видела, как Зверев позвал дочь, как они вдвоем отправились к озеру, где долго сидели на берегу и мирно беседовали. Единственным свидетелем их серьезного разговора была собака, которая если и поняла что-то, то никому не могла рассказать.
Глава 21
Денису Звереву никогда не было легко с женщинами. И, уверяя Машу в том, что с Алькой будет оставаться его мать, он несколько кривил душой. Оставлять дочь с матерью ему не хотелось. Он и детство свое вспоминать не любил. Лет с шести он четко уяснил, что для матери он является чем-то сугубо второстепенным, не главным. Если не сказать — лишним.
Римма Анатольевна работала в шикарном ресторане, и жизнь ее протекала где-то там, за стенами дома, и виделась Денису непонятной, загадочной.
Он смотрел на мать как на существо таинственное, манящее, но недоступное.
С отцом было по-другому. Отец подолгу бывал в плаваниях, но, возвращаясь, целиком посвящал себя сыну. Они частенько вдвоем гуляли по городу, устраивали велосипедные вылазки в горы или собирали по схеме купленные отцом же конструкторы-корабли.
Мать в этих затеях не участвовала, но приездам отца радовалась — устраивала по поводу его возвращения шумные застолья, подолгу крутилась перед зеркалом, примеряя многочисленные подарки, привезенные мужем из-за границы.
Когда Денису сравнялось десять лет, детство его кончилось, а то, что было потом, он не знал, как обозначить в своей биографии. И никогда никому не рассказывал.
Отец умер внезапно, от сердечного приступа, а через полгода в их квартире появился отчим с немецкой фамилией Кауфман. Денис перевел немецкое слово и стал звать отчима Купцом. Про себя, конечно, не вслух.
Мальчик с болезненно-пугливым интересом наблюдал за пришельцем. С приходом Купца корабли немедленно перекочевали в сарай, а велосипедные прогулки в горы Денис стал совершать в одиночестве. Там, среди безмолвных камней, он подолгу смотрел в море и, глотая слезы, пил свое одиночество.
Мать по-прежнему работала в ресторане, приносила домой балык и кругло нарезанные дольки ананаса. Она по-прежнему устраивала дома шумные застолья, где теперь главенствовал Купец. Он восседал на том самом стуле, который еще совсем недавно занимал веселый и добродушный отец Дениса.
Свои привычки Римма Анатольевна менять не спешила. Она все так же тщательно собиралась перед зеркалом, как обычно, возвращалась из ресторана за полночь на такси, а то и в машинах благодарных клиентов.
Купца образ жизни супруги не устраивал. На его замечания Римма Анатольевна только дергала плечом в недоумении или поднимала левую бровь. Чем, мол, ты недоволен? Дом — полная чаша, жена — красавица, пасынок хулиганствами не докучает. В чем проблема? Или же, в зависимости от настроения, бросалась на Купца с азартом хищницы и начинала неистово целовать его, царапая ногтями спину. В последнем случае Денис исчезал, никем не замеченный, и растворялся в узких переулках приморского города, слившись в единую массу с такими же, как он, пацанами.
Таким образом, у Купца не оставалось возможности излить свое недовольство на жену, в квартире которой он проживал и с рук которой питался деликатесами.
Но недовольство копилось и требовало выхода, и в минуты крайнего раздражения он изливал его, конечно же, на пасынка.
Сюжет стар как мир, но повторяется с завидной закономерностью. Он бил пасынка вечерами, когда жена, по его мнению, должна сидеть дома, возле мужа, а не шляться где ни попадя.
Когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, он без удивления обнаружил в своей душе колючий росток ненависти. У него не возникло даже мысли пожаловаться матери, нет.
Где-то в глубине души он подозревал, что мать не станет его защищать — уж больно удобен был для нее подобный громоотвод.
Денис укрепился в мысли, что ребенок для взрослых — не всегда желанная радость. Иногда это что-то и вовсе не нужное, раздражающее, чуждое. Его уверенность поколебалась, когда мать родила девочку. Этот маленький писклявый комочек буквально преобразил мать. Она кудахтала возле кроватки, как наседка, целовала крошечные пятки, агукала и сюсюкала, что было абсолютно ей несвойственно. Девочка росла, и Денис томился, раздираемый противоречивыми чувствами.
С одной стороны — его не могла не трогать ее детская привязанность. Сестра топотала за ним по комнатам с невинной улыбкой младенческой любви. С другой стороны — он отчаянно ревновал. Мать щедро расточала для младенца ласку, которой никогда не видел Денис. Он наконец понял, что мать не вообще равнодушна к детям, нет! Просто она не любит его, Дениса. Но почему?
Он был не в состоянии ответить на этот вопрос. Одно ему было ясно: в чем-то он, Денис, не такой, как другие, в чем-то он ее не устраивает. Вероятно, он просто недостоин любви. Ее любви. Это открытие обожгло душу и навсегда осталось там черным отпечатком.
Матери недолго было уготовано упиваться радостями материнства: у двухлетней Танечки образовалась злокачественная опухоль. Конечно, это звучит чудовищно: у двухлетнего ребенка — рак. Беда разразилась как гром среди ясного неба.
Последний раз Денис видел сестренку в больнице. Она выбежала к нему вся в трубках, с ясной улыбкой на лице. Ничего не успев понять в этом мире, она продолжала всему радоваться.
