Юлия Добровольская - Любовники
Дина не поняла в первый момент сказанного Верой. Когда до нее дошел смысл ее слов, она произнесла спокойно:
— Я могла бы прогнать тебя… И должна была бы. Но жалко мне тебя. А детей твоих еще больше. Идем, возьмешь и сразу уйдешь. Я больше не хочу тебя видеть и слышать.
Дина отдала ей давно приготовленные для подобного случая вещи.
Одеваясь в прихожей, Вера вдруг сказала:
— Помнишь то письмо?
— Какое письмо? — Дина не сразу поняла, о чем она.
— Которое тебе принесли, когда ты к родне ушла.
— А… И что?
— Я его прочла.
— Кто бы сомневался. — Дина была спокойна и ждала одного: поскорее закрыть дверь за этой несчастной, которой помочь она ничем не смогла бы, даже если бы очень захотела.
— Там…, — последовало непечатное выражение, — там такое признание в любви было, что украсило бы любой семейный архив!.. — Она тяжело дышала, с трудом застегивая «молнию» на сапоге. — Я так чуть не кончила, когда читала… Только я почему-то порвала его. Ты уж прости. — Она говорила жестко, без нотки раскаяния.
— Бог простит. Тебе дать денег на такси? Тяжело ведь. И далеко.
— Дай, — сказала Вера.
Дина достала из кошелька пятерку и протянула Вере.
— А чё это ты такая добрая, Турбина?
— Мне так нравится.
— А дай тогда еще десятку! — Вера смотрела с вызовом.
Дина снова открыла кошелек и достала еще две пятерки.
— Возьми.
— Добренькая… — Вера криво усмехнулась, но больше ничего не сказала, взяла деньги, сумки и ушла, не поблагодарив и не попрощавшись.
А Дина помолилась вслед о ее несчастных детях, о ней самой, о ее муже… Она представить себе не могла такой жизни… Она не могла представить себе жизни без любви. Ради чего тогда вообще жить?.. И почему одним «везет», а другим — нет?
«Ты правильно ответила Вере», — сказал Внутренний Голос.
«Что ты имеешь в виду?»
«О том, что ты знала, чего хочешь, а чего нет».
«Да, я понимаю… Но и она ведь права: она же тоже не о такой жизни мечтала…»
«Мечтать и делать выбор — далеко не одно и то же».
«Объясни!»
«Я, конечно, объясню… — Голос усмехнулся. — Только ты ведь и сама все прекрасно знаешь. Вот ответь мне: ты чаще следуешь за своим сердцем или за умом?»
«Наверное, чаще за сердцем».
«Мы уже говорили как-то с тобой очень давно на эту тему».
«Напомни мне, пожалуйста».
«Ты как-то сказала, что не всегда тебе нравится исход ситуации, в которой ты следуешь моим советам, зато совесть у тебя чиста».
«Да, помню… И что?» Дина пока не понимала, к чему клонит Друг.
«Теперь, когда ты давно уже не ждешь моих советов в чистом виде, ты руководствуешься своим сердцем. И оно тебя не подводит. Так?»
«Так…»
«А если бы ты делала выбор только умом, не слушая сердце?»
«А-а!.. Кажется, я поняла».
«Ну-ка!» Внутренний Голос часто поступал с Диной так: он помогал ей «усвоить пройденный материал», заставляя повторить его.
«Вера строила свою жизнь только умом: нужно остаться в городе, а значит, «затащить» кого-нибудь в ЗАГС, нужно получить квартиру, а значит, родить двоих, троих детей… Фу, какой ужас!» Дина содрогнулась.
«Да… А ведь ее мечты почти не отличались от того, о чем мечтает любая девушка: муж, дети, благополучие… Не о том ли мечтала и ты?»
«О том же. Только ты забыл одну малость». Дина решила, что настал ее черед объяснить Внутреннему Голосу то, чего он не понимает.
«Какую это?» Внутренний Голос изобразил недоумение.
«Ты забыл любовь! — Она говорила горячо, стараясь донести до собеседника самую суть. — Я мечтала прежде всего о любви, а не о муже! Прежде о любви, а не о благополучии и даже детях!»
Внутренний Голос улыбнулся и погладил Дину по волосам — да, с некоторых пор она физически ощущала любое проявление его чувств.
«Совершенно верно, моя девочка, — сказал он, — в этом-то и есть разница между мечтой и выбором. Мечта — это цель, а выбор — путь. Твой путь — любовь. Это самый надежный, самый благословенный путь».
«Но он так часто бывает тернистым… Почему?»
«И на этот вопрос ты знаешь ответ».
* * *У брата Коли тоже была своя история любви.
Отработав после института по распределению в Узбекистане — дома он не захотел оставаться ни в какую — и дослужившись там до зама главного инженера строительного управления, прошел по конкурсу на ответственную стройку в Афганистане, правда рангом ниже, прорабом. Сбылась его мечта поработать за границей — не важно за какой. Письма от него приходили регулярно, не слишком редко, не слишком часто — как из пионерского лагеря, где раз в неделю устраивался «день письма», только себе день письма Коля устраивал значительно реже. По всему было понятно, что жизнь у него там интересная и насыщенная. Чем — никто не догадывался, предполагали, что работой и новыми впечатлениями. По крайней мере, в письмах было только об этом.
Когда началась война, от Коли перестали приходить и эти не слишком частые письма. Отец даже хотел, пользуясь своими высокими связями, лететь в Кабул и искать сына. К счастью, не успел — от Коли пришла весть. И пришла окольными путями: письмо принесли не в родительский дом, а Дине.
Оказалось, что Коля в первый же год работы влюбился не без взаимности в афганскую девушку. Ее семья ничего не имела против замечательного советского парня и даже на инаковерие его смотрела сквозь пальцы. Зато сам он проникся сначала любопытством, а потом глубоким уважением к вере своей любимой, стал изучать язык и основы мусульманства. Колю не раз журили за слишком тесные интернациональные отношения с местным населением и грозились выслать на Родину. Но к тому времени, когда Коля уже готов был бросить все: и карьеру, и возможность в обозримом будущем вернуться домой — ради того, чтобы жениться на любимой, началась война. Война, которой Коля не понял, несмотря на пропагандистские объяснения ее причин и необходимости.
Семья его возлюбленной была вынуждена спасаться бегством, и он, не задумываясь, отправился с ними. Обо всех мытарствах Коля не сообщал, написал только, что в конце концов им всем удалось попасть в США, где он останется до лучших времен, а родителям, скорей всего, придет сообщение о том, что он пропал без вести, — как он это устроил, он тоже не написал.
Вот так, подумала Дина, донжуанствовал направо и налево, а полюбил — и прощай все и вся: дом, благополучие…
Родителей Коли они с Костей кое-как урезонили и успокоили, хотя дядя Саша и пытался заклеймить сына предателем Родины. Потом он ворчал уже не зло: «Нас на бабу променял!..» А тетя Ира повторяла только: «Слава богу, живой!»
