Люси Монтгомери - Энн в Инглсайде
Уолтер и Нэнни смотрели на мать с недоумением. Она никогда раньше не разговаривала с ними таким тоном. Взгляд Уолтера еще больше разозлил Энн.
— Диана, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не обвивала ногами стул, когда играешь на пианино? Ты запачкал вареньем еще не читанный журнал, Джефри! И может, хоть кто-нибудь скажет мне, куда подевались подвески от люстры?
Этого никто ей сказать не мог… На самом деле их сняла Сьюзен, чтобы вымыть. Энн ушла наверх, чтобы не видеть обиженных глаз детей, и принялась лихорадочно расхаживать взад и вперед по комнате. Что это с ней происходит? Неужели она становится сварливой женщиной, которая без конца ко всем придирается? Последнее время ее все раздражает. Раздражают даже некоторые привычки Джильберта, на которые она раньше не обращала внимания. Ей надоели бесконечные однообразные заботы… надоело потакать капризам своего семейства. Раньше она с наслаждением вела дом и воспитывала детей. Теперь ей все было не в радость. Жизнь напоминала ей кошмарный сон, в котором все время пытаешься кого-то догнать, но не можешь, потому что у тебя спутаны ноги.
Самое ужасное, что Джильберт ничего этого не замечает. Он занят днем и ночью, и кроме работы его ничто не интересует. Сегодня за обедом он произнес всего одну фразу: «Передай мне, пожалуйста, горчицу».
«Конечно, я могу разговаривать со столами и стульями, — с горечью думала Энн. — Видимо, любовь у нас превратилась в привычку. Вчера вечером он не заметил, что на мне новое платье. И как давно он уже не называл меня „девочкой“! Впрочем, так, наверное, бывает в любом браке. И всем женщинам, наверное, приходится через это проходить. Я для него утратила прелесть новизны. Теперь весь смысл жизни для него в работе. И куда я дела носовой платок?»
Энн нашла носовой платок и села под окном, все больше растравляя себе душу. Джильберт ее больше не любит. Целует ее с отсутствующим видом, «по привычке». Из их жизни ушла романтика. Энн вспомнила старые шутки, над которыми они, бывало, смеялись, и ощутила только боль. Теперь ей казалось, что в них нет и не было ничего смешного. Как они потешались над Монти Тэрнером, который целовал жену раз в неделю… и даже делал запись в календаре, чтобы не забыть. (И зачем жене такие поцелуи?) Или над Кэртисом Адам-сом, который не узнал жену в новой шляпке. Или над словами миссис Дэр: «Не так уж я люблю мужа, но если он куда-нибудь денется, мне его будет не хватать». (Наверное, Джильберту меня тоже будет не хватать, если я куда-нибудь денусь. Неужели дело уже дошло до этого?) Млн над словами Ната Эллиотта, который сказал своей жене после десяти лет брака: «Если хочешь знать, мне просто надоело быть женатым». (А мы женаты уже пятнадцать лет!) Что ж, вероятно, мужчины все такие. Корнелия Эллиотт была права: «Одно слово — мужчина!» Приходит время, когда их становится трудно удерживать возле себя. (Зачем мне такой муж, которого надо «удерживать»?) Но вот миссис Клоу с гордостью сказала как-то на собрании Общества: «Мы женаты уже двадцать лет, и мой муж и сейчас любит меня так же, как в день свадьбы». Но, может быть, она обманывается или старается сделать хорошую мину при плохой игре. Она ведь вовсе не моложава — выглядит на свои годы, даже старше. (Может быть, и я выгляжу старше своих лет?)
Впервые в жизни Энн почувствовала на плечах груз лет. Она подошла к зеркалу и критически посмотрела на свое отражение. В углах глаз морщинки, но их видно только при ярком освещении. Подбородок и шея в порядке. Бледной она была всегда. Волосы все еще густые и волнистые, седины нет и в помине. Но неужели кому-нибудь могут действительно нравиться рыжие волосы? Нос по-прежнему хорош. Энн погладила его, как старого друга, вспоминая то время, когда нос был ее единственным утешением. Но Джильберт и носа ее больше не замечает. Он вообще забыл, что у нее есть нос. Как миссис Дэр, он, может, и хватился бы его, если бы он куда-нибудь делся.
«Ладно, надо пойти к Рилле и Джефри, — подумала Энн. — Им я, по крайней мере, все еще нужна. И что это я придиралась к детям? Небось говорят у меня за спиной: „Бедная мама все время не в духе“».
Дождь продолжал идти, ветер все завывал. Ведерная бравура на чердаке прекратилась, но теперь Энн раздражало стрекотание сверчка в комнате.
Принесли почту. Одно письмо было от Мариллы. Энн вздохнула, развернув его. Какой у Мариллы стал дрожащий старческий почерк! Другое письмо пришло от миссис Фаулер из Шарлоттауна, с которой Энн была едва знакома. Мистер Баррет Фаулер с супругой приглашают мистера и миссис Блайт на обед в следующий вторник. «Пожалуйста, приезжайте к семи. Вы у нас встретитесь со своей давней знакомой миссис Доусон из Виннипега, в девичестве Кристиной Стюарт».
Энн уронила письмо на стол. На нее нахлынули воспоминания… отнюдь не самого приятного свойства. Кристина Стюарт, которую они знали в Редмонде. Девушка, про которую говорили, что Джильберт с ней обручен… девушка, к которой Энн когда-то его страшно ревновала… Да, сейчас, через двадцать лет это можно уже признать… Она ревновала к ней Джильберта… она ненавидела Кристину Стюарт. Энн много лет не вспоминала Кристину, но отлично помнила, как она выглядела. Высокая девушка с кожей цвета слоновой кости, с большими синими глазами и густыми черными волосами. И уверенной манерой держаться. Вот только нос… нос у нее был определенно длинноват. Красивая? Да, нельзя отрицать, что Кристина была очень хороша. Кто-то говорил, что Кристина «удачно» вышла замуж и уехала в Виннипег.
Джильберт забежал домой перекусить: в Верхнем Глене свирепствовала корь. Энн молча подала ему письмо миссис Фаулер.
— Кристина Стюарт? Конечно, поедем. Я с удовольствием с ней повидаюсь, — сказал Джильберт, оживившись впервые за последние недели. — У бедняжки все не так уж удачно сложилось. Четыре года назад у нее умер муж.
Энн этого не знала. А откуда это известно Джильберту? И почему он ей ничего не сказал? Кроме того, в следующий вторник у них годовщина свадьбы. Неужели он забыл? В этот день они никогда не принимали приглашений, а ехали и праздновали где-нибудь вдвоем. Но Энн не собиралась ему напоминать. Хочется ему повидать Кристину — пусть. Одна девушка в Редмонде как-то ей сказала: «Напрасно ты думаешь, Энн, что между Кристиной и Джильбертом ничего не было». Тогда она только посмеялась… Клара Халлет любила говорить неприятные вещи. Но, может быть, она все-таки была права? У Энн вдруг похолодело сердце: она вспомнила, что вскоре после свадьбы нашла у Джильберта в старой записной книжке маленькую фотографию Кристины. Джильберт тогда равнодушно сказал: «А, вот куда она задевалась». Пустяк вроде бы, но… из таких пустяков и складываются серьезные вещи. Неужели Джильберт… когда-то любил Кристину? А она, Энн, оказалась его женой, потому что та ему отказала? Утешительный приз, так сказать?
