Люси Монро - Благородство ни при чем
Вероника приготовила ужин, пока Маркус, наблюдая за ней, качал мальчика на коленке. Потом они вместе поели, и Маркус накормил Эрона. Мальчик едва неуснул на своем высоком стульчике, и Вероника решила, что пора уложить его спать.
Последние полтора часа донельзя утомили Эрона, да и сама Вероника была как выжатый лимон. За сегодняшний день она прошла все круги ада – начиная с утреннего визита к шефу, во время которого она узнала о роли Маркуса в корпоративном расследовании. Но, как выяснилось, этот день готовил для нее еще одно испытание – вот этот вечерний визит.
Всякий раз, когда малыш улыбался отцу, Вероника сжималась под грузом вины – целых десять месяцев она лишала их обоих таких вот счастливых минут.
К ее удивлению, Маркус не стал спорить, когда она сказала ему, что пора укладывать сына спать.
Он помог ей переодеть Эрона в пижаму, после того как ему сменили подгузник. Маркус действительно оказался умелой нянькой. Так что, рассказывая о своем участии в жизни маленькой Хоуп, он не преувеличивал свои заслуги.
Маркус уложил их маленького сына в кроватку и несколько долгих минут стоял рядом, оставив руку на спине Эрона, пока их мальчик крепко не заснул.
Отгоняя глупые, непрошеные слезы, Вероника повела Маркуса в гостиную.
– Нам надо поговорить.
Он кивнул, но при этом спросил:
– Где твоя сестра?
– В библиотеке. Она пишет доклад. Между половиной девятого и девятью она вернется.
Слава Богу, что Дженни не было. Вероника и представить себе не могла, что бы произошло, будь Дженни дома. Скандала бы не миновать.
– Получается, у нас не очень много времени для разговоров.
Вероника прикусила губу и поморщилась – опять она попала на то же место, и снова выступила кровь.
Да. В запасе у них был час, от силы полтора. Сколько бы раз ни повторила она свое «прости, Маркус», этим все равно горю не поможешь. Маркус ее не простит.
– Хочешь кофе? Он сел на диван.
– Нет.
Она устроилась на своем обычном месте, поставив корзинку с вязанием на пол.
– Я понимаю, что мои слова не вернут те десять месяцев, что я молчала, но все равно – прости.
У Маркуса под скулами заходили желваки.
– Почему?
Она не стала делать вид, что не понимает, о чем он спрашивает.
– Я думала, ты не захочешь знать. Ты ведь всегда был против обязательств и ясно дал понять, что у нас не может быть будущего. Я предположила, что так же ты отнесешься и к ребенку.
Он посмотрел на нее недоверчиво, и она вынуждена была выпалить всю правду:
– И я боялась.
– Чего? – грубо спросил он.
Он сидел всего лишь на другом краю дивана, а ей казалось, будто он на другом конце пропасти.
– Что ты попытаешься отнять у меня сына. Я предала тебя, продала секреты компании, и я знала, что ты меня не любишь. Это не оправдание, но я не могла тогда мыслить ясно. Я была слишком расстроена болезнью Дженни, чтобы разумно оценить ситуацию и принять во внимание твои законные права отца. Весь мой мир рушился.
Его взгляд окатил ее холодом.
– Я могу понять твои страхи. Ты действительно не в состоянии была ясно мыслить, если предала Алекса. Я не понимаю одного – моему сыну десять месяцев, а я узнаю об этом из твоего личного дела.
Она почувствовала облегчение. Отчасти. Тут она не была уж так виновата.
– Я собиралась рассказать тебе сегодня. Об этом я говорила в пятницу.
– Я думал…
– Ты предполагал, что я хочу сказать тебе, что я шпионка. – До этого она уже додумалась. – Ну что же… Сюрприз.
– Должен сказать, что твоя невиновность не стала для меня таким уж сюрпризом, как ты выражаешься. Но то, что я вычитал в твоем личном деле… Как ты могла, Ронни?
Боль в его глазах мгновенно заставила ее пожалеть о сделанном ею саркастическом замечании.
– Я знаю. Виновата, – снова сказала она.
– Эрон и был той «визуальной поддержкой», о которой ты говорила?
Схватив корзинку, Вероника вытащила вязание и принялась за работу. Ей надо было чем-то занять руки и глаза. Чтобы не встречаться с ним взглядом.
– Я понимаю, что тебе трудно меня понять. Ты любишь рубить правду в глаза, а я просто не знала, как тебе рассказать. Я не могла подобрать нужные слова.
– «Маркус, у тебя десятимесячный сын». Подойдет? – В тоне его слышалась горькая ирония.
Вероника уставилась на клубок ярко-голубой шерсти и вздохнула:
– Да, но я уже говорила, что ты человек очень прямой.
– Честный.
Тут она не выдержала и подняла глаза.
– Так ли? Это честность заставляет следователя маскироваться под консультанта, когда он прощупывает меня в качестве самой вероятной подозреваемой?
Синие глаза его потемнели от гнева.
– Это моя работа, и не смей равнять ее с тем, что сделала ты, – лишила меня радостей отцовства в первые десять месяцев жизни моего сына!
Она отмотала немного шерсти.
– Как можешь ты, сидя здесь, выносить свои суждения? Ты собирался разрушить мое благополучие, сломать мне жизнь, которую я так отчаянно собирала по кусочкам ради сына и сестры! Ты использовал мое желание к тебе как оружие против меня и теперь заявляешь…
Она замолчала, не закончив предложения, потому что он успел соскочить с дивана и грозно нависал над ней.
– Мне надоело слушать твои нападки и всю эту ересь про то, как я будто бы использую секс как оружие против тебя. Ты помнишь, я говорил тебе, что у меня после тебя не было ни одной женщины?
У нее не было иного выхода, и она кивнула. Он действительно это сказал, и она ему поверила. Она все еще верила ему, что свидетельствовало о ее не слишком высоком интеллектуальном уровне.
– Ты помнишь, как я говорил, что хочу заняться с тобой любовью? Что я не желаю, чтобы у нас был просто секс? Что думаю об общем будущем?
Его голос сильно действовал ей на нервы, и на все вопросы она отвечала быстрым кивком.
– Я уложил тебя в постель в пятницу, потому что хотел тебя. Ты была мне нужна.
– Маркус…
Он рубанул ладонью воздух:
– Нет, я сейчас говорю. Ты обвинила меня, что я тебя использую, в то время как я хотел одного – заступиться за тебя. Если бы даже ты оказалась виновной, я собирался пойти к Клайну и от твоего имени молить о прощении, чтобы он защитил твою репутацию в случае необходимости. Я понимал всю отчаянность твоего положения и то давление, что ты испытывала со времени смерти родителей. Я хотел помочь тебе, но ты и сейчас доверяешь мне не больше, чем полтора года назад.
Он прожег ее взглядом, лицо его было предельно напряжено. Он еле сдерживался. В его теперешней ипостаси не было и тени того беспечного «душки», каким она его всегда знала.
– Ты лгал мне, – беспомощно пролепетала она.
