Наоми Кэмпбелл - Лебедь
Я рассказала Эдди об открывшихся возможностях в «Вайбе» и о том, как трудно чернокожей модели завоевывать позиции в индустрии моды.
– Ну, разумеется, – ответил он. – А чего ты ожидала? Позволь задать тебе один вопрос: почему ты не сделаешь нормальную завивку? Красивые шелковистые локоны вместо этой короткой стрижки… Ведь локоны очень нравятся белым. Ты должна учитывать их вкусы, привычные представления…
– Но мне нравится моя прическа. Если им хочется, чтобы на фотографии я выглядела по-другому, можно смонтировать локоны… Можно сделать все, что угодно. Если так рассуждать, то можно спросить, почему я не осветляю цвет кожи…Ведь им это больше нравится, верно?
Он засмеялся.
– У тебя есть чувство юмора, бэби. Иди сюда, сядь рядом.
Я не двинулась с места. Тогда он сам подсел ко мне на кушетку, совсем рядом. Обнял за плечо, другая его рука скользнула под блузку, он стал ласкать мне грудь, нащупал языком ухо.
– Какая же ты прелесть! Я думаю о тебе с самого первого дня, как ты здесь появилась. Повернись, я обниму тебя.
Я пыталась вырваться, но он был очень сильный. Его толстые губы впились в мои, он тяжело задышал. Потом взял мою руку и зажал между своих ног. Под джинсами что-то ритмично вздрагивало.
– Расстегни «молнию», бэби. Выпусти его.
Я знала, что у него там, но я хотела выйти замуж девственницей, и мы с Маркусом никогда не позволяли себя зайти так далеко. Если Маркус слишком возбуждался, я уходила и ждала, пока он успокоится. Мне все-таки удалось вырваться из рук Эдди.
– Конечно, я не могу вас учить, как надо себя вести, но я считаю, что прелюбодеяние – грех.
Он поглядел на меня, как на сумасшедшую.
– Ты боишься СПИДа?
– Не только. Просто я считаю, что этого нельзя делать.
– Ты что – девственница?
Я кивнула.
– Сестренка, ты не знаешь, чего себя лишаешь.
– Знаю, что это бывает хорошо, но пока подожду. Вот и все.
– Подождешь? До каких же пор? Пока станешь старухой?
– Пока не выйду замуж.
– Это ты серьезно? А если я стану тебя ласкать и ты захочешь сама? – с этими словами он просунул руку мне между ног.
– Я закричу на весь дом.
Он немедленно отпустил меня.
– А в Англии тоже все с ума посходили на изнасилованиях?
– Не понимаю, о чем вы.
– Ладно, только не рассказывай никому, что я к тебе подкатывался… Видишь, ты сказала нет. И я подчинился.
Я не понимала, о чем он говорит. Слава Богу, я поела вкусной еды, но теперь надо поскорее уходить отсюда. Я подумала: вот почему мне снились сны о пожарах – мне грозило насилие.
Но я ошиблась.
Кейти все никак не хотела спать. Прослушала четыре записанные на пленку сказки и все равно лежала с широко раскрытыми глазами и просила что-нибудь рассказать.
– Про Тути, про Тути, – канючила она. Кейти любила слушать истории про мою маленькую сестренку. Как-то я показала ей фотографию Тути, и она, к моему удивлению, сказала: «Она похожа на меня».
Самое интересное, что Кейти была права, только раньше я как-то этого не замечала. Наверное, потому что у Кейти белая кожа, и мне в голову не могло прийти, что белый ребенок может походить на черного. И наоборот.
Наконец Кейти заснула, а я пошла на кухню чего-нибудь поесть. Еще одно преимущество сидения с ребенком – всегда будешь сыт. Да к тому же Барбара посоветовала мне попросить двойную плату за часы после полуночи. «Тебе деньги нужны, – сказала она, – а они от этого не обеднеют. Так что проси, не стесняйся». Элейн могла развлекаться всю ночь, если Джордан не возражал, и поэтому Франклины были для меня большим подспорьем. Правда, на утренних съемках после таких ночей потом очень хотелось спать.
Я знала в тот вечер, что родители Кейти вернутся не скоро, легла на диван и заснула. Потом мне рассказали, что пожар начался около часу ночи, загорелось у меня в квартире – никто так и не понял, почему. Если бы в ту ночь я спала дома, я бы задохнулась от дыма. Пламя мгновенно распространилось на всю квартиру и скоро перекинулось на входную дверь Франклинов. Меня разбудил запах горелого пластика и идущий из кухни дым. Сперва я подумала, что забыла что-то на плите, когда разогревала ужин, но тут же увидела, что дым валом валит из-под двери, ведущей в прихожую.
И тут я с ужасом подумала о Кейти.
Ее комната была рядом с прихожей. Я бросилась в ванную, намочила полотенце и, прижав его к лицу, побежала к девочке. Сначала мне показалоось, что Кейти умерла, я схватила ее обмякшее тельце, бегом понесла в комнату родителей, положила ее на пол и стала судорожно дергать окно.
Оно не поддавалось, тогда я схватила стул и разбила стекло. Выбираясь с Кейти на пожарную лестницу, я в кровь изрезала руки. Прижимая девочку к груди, я поспешно спускалась вниз под ободряющие крики и улюлюканье собравшихся возле дома людей. Улюлюканье относилось к Эдди Россу и его любовнице с огромным бюстом – они тоже спускались по лестнице, совершенно голые. Странно, но это было вмешательство слепой судьбы, – или как там говорится. Бог наконец-то услышал мои молитвы и помог мне – наслал этот пожар.
Потому что внизу нас уже ждали газетчики. Кейти была жива, я вынесла ее из огня, спасла ее. Примчалась «скорая», нас быстро туда запихнули, но все же репортеры успели выспросить, кто я и что я делаю. «Меня зовут Эми Ла Мар, – сказала я. – Я модель, – и по наитию добавила: – Работаю для Барбары Харпер». На другое утро в газетах появилось сообщение: «Модель из Англии вынесла девочку из горящего дома», – и потрясающая фотография: фотокорреспонденту удалось ухватить торжествующее выражение, которое появилось на моем лице, когда я ступила на последнюю ступеньку пожарной лестницы. Но самое главное, что я была ненакрашена: в моем лице соединялись детская неискушенность и природная африканская красота, и черно-белое платье подчеркивало это. Словом, умопомрачительный снимок!
Неожиданно я стала героиней. В конторе у Барбары беспрестанно звонил телефон. Моя квартира выгорела дотла, и Барбара предложила мне пожить у нее. Чуть ли не каждый день модные журналы придумывали рекламные истории про пожар и вызволение из огня, и только одна модель участвовала во всех этих съемках: я. Скоро я уже улыбалась с обложек: сперва – журнала «Вайб», а через два месяца – одного из самых популярных журналов мод. Потом меня пригласили в Париж позировать для коллекции «Ксули Бет», и я полетела туда после того, как закончились все нью-йоркские съемки.
Так наконец ко мне пришла удача.
НЬЮ-ЙОРК—ЛЕЙК КОМО, 1994
Я любила сниматься в студии Фабрицио Ферри «Индустрия» – этот фотокомплекс на Вашингтон-стрит в нескольких кварталах от Вестсайдского шоссе мне казался кусочком Италии.
