Карлос Маноэль - Мануэла
— Я люблю тебя, я всегда тебя любила, — собрав последние силы, заговорила мадам, пытаясь убедить Исабель. — Я никого никогда не любила, как тебя! Исабель, ты не можешь... — Но тут силы ее оставили; она просто молча рыдала, уткнувшись в подушку, уже мокрую от слез.
— Да, я ненавижу тебя! — прервала ее Исабель. — Да, ненавижу!
— Ты не можешь, Исабель, — простонала мадам Герреро.
— Нет, могу! — Исабель закрыла глаза, ей вдруг стало больно оттого, что она смотрит сейчас на мадам. — Вот что вы вырастили! Вы вырастили во мне ненависть. К тебе! К ней! К себе! — Она уже не просто так швыряла обвинения старой женщине; эти обвинения смешивались с рыданиями, которые вырывались у нее из груди. — Я больше не могу никому верить! Не могу! — закричала она и бросилась к стене, уткнувшись в нее лицом. Стена была холодная и шершавая, но она казалась гораздо роднее для нее сейчас, чем все люди, которые ее окружали. Так она простояла, рыдая, несколько минут, потом тишина, которая наступила в комнате после этой бурной сцены, заставила ее повернуться и посмотреть на мадам Герреро, Та лежала неподвижно, запрокинув голову назад, на подушку, и, как показалось Исабель, не дышала. Исабель сразу же перестала плакать, ее на какое-то мгновение словно парализовало от страха. Мысль о том, что она довела мадам до смерти, оглушила ее.
— Мама, — осторожно позвала она мадам, приближаясь к кровати. — Мама! Что с тобой, мамочка? — Но мадам не реагировала на ее слова, лежала, запрокинув голову. — Мама, мамочка! — бросилась Исабель к ней. Ее словно прорвало. Она вновь рыдала, кричала, обнимала неподвижную мадам, пытаясь вернуть ее в сознание. Что-то подсказывало ей, что мадам еще жива и что еще можно ее спасти. — Это я во всем виновата! — причитала Исабель, исступленно целуя лицо мадам. Она бросилась к двери, распахнула ее и не своим голосом закричала: — Бернарда, скорее врача! Скорее! — Потом вновь бросилась к мадам, обняла ее и запричитала: — Мама, я обманывала тебя, не умирай, я все это выдумала! Мамочка, пожалуйста, не умирай! О Боже, что я наделала! Что я наделала! Мама! — И вновь она бросилась к дверям и пронзительным голосом закричала: — Бернарда, врача! — А потом рухнула возле кровати мадам, безумно повторяя: — Что я наделала! Что я наделала?!
6
Бернарда решила удостовериться, что с мадам Герреро действительно так плохо, ведь она не раз ловила последнюю на том, что ее приступы — это лишь своего рода оружие в борьбе за Исабель. Но когда она вбежала в комнату, где рыдала Исабель, то сразу же поняла, что на этот раз дело обстоит иначе. Приступ был настоящий, и врач требовался немедленно. Схватившись в испуге за голову, Бернарда поспешила вниз, где в прихожей стоял телефон.
— Скорее, Бернарда, скорее! — крикнула ей вдогонку Исабель. — Пожалуйста, Бернарда! — А сама вновь бросилась к неподвижной мадам Герреро. — Открой, пожалуйста, глаза, мамочка, я тебя умоляю! — Видя, что ее просьбы бесполезны, она упала на грудь матери, обхватила ее руками и зарыдала. — Мама! Мама! Не умирай!
Доктор приехал быстро, потому что знал состояние мадам Герреро. Тут медлить было нельзя. Больное сердце могло подвести в любой момент. Проведя короткий осмотр, доктор поднялся. Больную необходимо было немедленно госпитализировать.
— Что с моей мамой, доктор? — в страхе спросила Исабель. Ведь мадам Герреро так и продолжала лежать неподвижно, без признаков жизни.
— Это сердце, — пояснил доктор. — В клинике мы проведем всестороннее обследование.
— В клинике? — Бернарда была в затруднении. Она знала, что мадам Герреро не хотела, чтобы ее забирали в клинику. — А ее обязательно надо госпитализировать, доктор?
— Это просто необходимо. Я рекомендовал сделать это после предыдущего сердечного приступа. — Доктор Вергара решил на этот раз не уступать. В конце концов он несет ответственность за жизнь своей пациентки и на карту поставлена его состоятельность как врача.
— Доктор, прибыла „скорая помощь", — сказал Бенигно, поднявшись в комнату.
При этом сообщении Исабель закрыла лицо руками и запричитала, словно уже не верила, что увидит мать живой.
— Скажите санитарам, пусть поднимутся сюда с носилками, — распорядился доктор Вергара.
Бернарда попыталась было обнять плачущую Исабель, но та резко отстранилась от нее и приникла к груди Бенигно. Тот взглядом дал понять Бернарде, чтобы она больше не прикасалась к сеньорите.
— Доктор, можно мне сопровождать мадам? — спросила Бернарда.
— Я поеду с мамой! — твердо заявила Исабель.
— Я отвезу вас на машине, — сказал ей Бенигно. — Поедемте со мной, сеньорита. Только не забудьте захватить с собой плащ. На улице сегодня сыро.
— Да, так будет лучше, Исабель, — кивнул доктор Вергара. — Делайте, как советует Бенигно.
Бенигно и Исабель вышли из комнаты.
— Доктор, — затаив дыхание, спросила Бернарда — скажите мне правду, что с ней?
— Она очень плоха, — вздохнув, произнес доктор и поднял с пола свой чемоданчик. — Извините, уже идут санитары. — Он открыл дверь и вышел, оставив Бернарду наедине с мадам. Экономка долго смотрела в неподвижное лицо своей хозяйки, с которой было так много связано в ее жизни. В ней боролись два противоречивых чувства. Если мадам Герреро умрет, она останется одна с Исабель и та рано или поздно признает в ней мать. Но могло выйти и по-другому. Исабель не захочет оставить ее в своем доме, когда станет хозяйкой, и Бернарда не переживет этого. Мысленно она попросила Бога, чтобы тот сохранил жизнь старой мадам Герреро. Пока она жива, существует хоть какая-то определенность.
Коррадо повел священника в большой сарай возле конюшни. Часть помещения была завалена сеном, часть занята инвентарем, седлами сыромятной кожи и прочей мелочью.
Священник устроился на тюке спрессованного сена, а Коррадо оставался стоять в течение всего своего рассказа. Он поведал святому отцу историю любви с той девушкой из поселка на далекой Сицилии, рассказал, как он бросил ее из-за страха за свою жизнь, узнав, что она беременна. Вновь перед ним встала картина погони по берегу моря. Он увидел падающего замертво брата, в которого попала пуля. Он припомнил весь долгий путь на корабле до Америки. Священник внимательно слушал, не высказывая ни малейшего замечания и не давая никаких оценок его поступкам. Даже когда Коррадо рассказывал, как они занимались с Бернардой любовью в церкви, потому что это было самое безопасное место для них в поселке, ни один мускул не дрогнул на лице святого отца.
— Этот мой безответственный поступок, эта юношеская глупость, — говорил Коррадо, не глядя на священника, — стали причиной несчастья моего брата, причиной моих постоянных угрызений совести... — Дело в том, что пришедшее днем письмо повлияло на решение Коррадо исповедаться. Теперь он ждал оценки святого отца.
