Наталия Терентьева - Знак неравенства
— Так… — Денис всмотрелся в девушку. — Понятно.
Эмиль быстро посмотрел в ту же сторону, что и Денис, и никак не отреагировал, как будто не заметив Алену.
— На твоей поедем?
— Да, — машинально ответил Денис, отворачиваясь от девушки. — Да все равно на чьей! Идиотская курточка… Нарядилась… «Смотрите, люди, какая я трогательная! В коротенькой курточке!.. Какие у меня длинные ножки и нежная шейка! А плохие дяди меня обижают…»
— Садись, поехали, — сказал Эмиль, негромко посмеиваясь.
Денис, секунду поколебавшись, быстро сел в салон, через затененное окно видя, как Алена смотрит на отъезжающую машину.
— Она знает, что ты уезжаешь?
— Чувствует… — ответил Денис сквозь зубы. — Мы когда часто общаемся, она даже просыпается в то же время, что и я. Говорит, что я ее бужу на расстоянии… Мы с ней как-то проверяли: я записывал утром точное время, когда просыпался. А я все маялся тогда бессонницей — то в шесть проснусь, то в пять. И она на бумажке писала, потом сравнивали…
— Может, под окном стояла?
Друзья переглянулись и оба засмеялись.
— Да нет. Она действительно любит меня.
— Это хорошо, — спокойно заметил Эмиль. — Только что-то она подурнела, нет?.. А что, все так же без лифчика ходит?
— Да черт ее знает, без чего она ходит!.. Без головы! Слушай, а как ты все замечаешь?
— Навык. Хочешь выпить? Там сзади есть хороший коньяк.
— За навыки? — Денис потянулся назад, достал из глянцевой коробки непочатую бутылку.
Эмиль пожал плечами:
— Можно за семьи.
Денис крякнул и, в сомнении покрутив бутылку, запихнул ее обратно в коробку.
— Оксанка сейчас носом крутить будет — напился, не успел в самолет сесть…
Эмиль неодобрительно покачал головой:
— Баб надо бить, тогда они ни носом, ни хвостом не крутят. Другим заняты — синяки лечат и взгляд твой ловят — будешь бить сегодня или так обойдется.
— Ну да… Ну да… — ответил Денис, думая о своем.
— Так что твоя подурнела-то?
— Беременная, — вздохнул Денис.
— От кого? — спокойно спросил Эмиль.
Денис выразительно посмотрел на друга.
— Ясно, — ответил тот.
Эмиль включил музыку, и Денис отвлекся, слушая ложные модуляции голоса неизвестной ему певицы. Ну ведь не случайно же, не от недостатка голоса она так тянет верхние ноты, как будто не хватает воздуха… «Я за ним полечу в небо, я за ним упаду в пропасть, я за ним, извини, гордость, я за ним одним, я к нему одному…» Хорошие слова, очень хорошие. Для молодого мальчика предназначенные, у которого нет жены Оксаны и дочки Маргоши. У которого самая большая ценность в жизни — вот такая девушка на длинных ножках и высоких каблучках, которая собирается в вишневой курточке полететь за ним и в пропасть, и в небо…
Вот и полетела, думал Денис, глядя, как серебрится неровными островками ряби Москва-река. Неужели она… Да нет… А где она тогда? Просто так милиция не приходит. Надо, наверное, ему самому в милицию пойти. Вот там его обо всем и спросят. И жену еще попросят дать показания, подтвердить, что, когда девушка летела в небо, Денис не помогал ей в этом, а задницу в Мертвом море отмачивал, пробки размягчал… Ой-ёй… Денис покачал головой в ответ на собственные мысли.
Он стоял и стоял у ограды, глядя на реку. Поначалу движение воды вовсе не заметно, а если долго смотреть, то видно, что неподвижная гладь воды на самом деле движется, медленно, неумолимо.
Денис мельком взглянул на священника, энергично идущего по дорожке церковного сада. Тот тоже заметил одиноко стоящего Дениса, прошел на расстоянии мимо, затем еще раз оглянулся. Секунду помедлив, он повернул к Денису.
Денис, внимательно вглядевшись в священника, воскликнул:
— Лешка! Филимонов!
Священник в ответ негромко засмеялся:
— Привет, Турчанец. Только я теперь не Лешка…
— А кто? — хмыкнул Денис. — Алексей… как тебя по-батюшке?
Тот спокойно ответил:
— Меня теперь зовут отец Григорий. Я служу здесь.
— Да ладно… Серьезно, что ли? Да как же ты… — Денис покачал головой. — Чудеса… Ты ж вроде в аспирантуру поступил сразу после пятого курса…
— Был такой грех, — улыбнулся отец Григорий. — Суетился. Ты-то как жив-здоров?
— Как видишь…
— Женился? Дети?
— Да… Дочка. У жены дочка, — неожиданно для себя поправился Денис.
Определенно что-то с ним происходит в последнее время. Акклиматизация, наверное. К новой жизни акклиматизация. Если она будет, конечно, новая жизнь. Как-то все так завернулось… Денис не сразу расслышал, что спросил его священник. Тот повторил:
— А свои?
— Н-нет… пока… Слушай, Леха… не могу никак понять… Ты — и вдруг церковь…
— Неисповедимы пути Господни.
— То бишь ничего он нам, неразумным, о своих путях поведать не пожелал… Да, Лех?
Священник слегка улыбнулся:
— Кому как… Может, и поведал, да мы не слышали, в суете своей… Ладно. Таньку Кирееву помнишь?
— А-а, с косой такая? На попе на круглой лежала толстенная коса, светлая… Помню, еще как помню…
— Она мне четверых родила… — усмехнулся отец Григорий, — двух мальчиков и двух девочек…
— Ну, ты даешь… Может, пойдем выпьем? Или тебе нельзя?
Отец Григорий опять засмеялся:
— Можно. Пойдем чайку попьем. И еще чего-нибудь.
Денис пошел за ним в деревянную служебную постройку во дворе. Он огляделся. Внутри оказалась современно обставленная комната со всеми необходимыми электроприборами — телефоном, факсом, кофеваркой. В углу на столе стоял включенный плоский монитор, на котором крутилась надпись на латинском языке. Денис читал-читал, да все не мог понять быстро вращающиеся слова.
— Ego… ego te abs… absolve… Так, что ли? И что это?
— «Отпускаю тебе грехи твои», — сдержанно пояснил отец Григорий.
— Ясно… — протянул Денис и с любопытством спросил: — Так все-таки, как ты… гм… к вере-то пришел? Ты сам веришь, кстати?
Отец Григорий улыбнулся:
— Во что?
Денис внимательно посмотрел на священника:
— В Бога.
— Вот как раз, пока диссертацию писал, и уверовал, что столь совершенный мир мог быть создан только великим разумом.
— Так просто?
— Нет. — Он взглянул на Дениса и стал расставлять на столе чашки и угощение.
— А не страшно от имени Бога разговаривать?
— Думаю, не страшнее, чем быть хирургом или, скажем, Великим кормчим.
Денис со все возрастающим интересом смотрел на бывшего однокурсника.
— Ну да, ну да…
— Тебе чаю или кофе?
— Пожалуй, чаю… Покрепче.
