Галина Гордиенко - Лесная колдунья

Хорошо, что Василиса перехватила его у подъезда. И уговорила отойти к детской площадке.

Почти не смущаясь, она выложила дяде Жене все, что знала. Сообщила, что Ольга Яковлевна только что поговорила с сыном, честно рассказав Кириллу историю их знакомства и дальнейших нелегких отношений.

Кирилл признал, что был несправедлив к отцу!

Василисе это сказала Ольга Яковлевна, когда вышла из больницы. Уставшая, но странно просветленная.

Василиса видела, что Евгений Наумович отчаянно трусил. Он уже несколько раз открывал рот — при этом краснея или бледнея, — но решался попросить лишь хлеба или соли.

На большее дяди Жени не хватало!

Тетя Катя уже посматривала на мужа обеспокоенно. Лера, передавая отцу плетенку с хлебом в очередной раз, рассмеялась:

— Па, ты спишь, да? Смотри, справа от твоей тарелки два надкусанных ломтика, ты о них забыл?

— В самом деле, Жень, ты ведешь себя… Что-то случилось?

Василиса затаила дыхание: вот сейчас… Но дядя Женя с трудом улыбнулся и вяло пробормотал:

— Все в порядке, Катюша. Просто… голова побаливает.

— Наверное, давление, — сочувственно предположила Екатерина Васильевна. — Ты бы померил, нужно знать, что пить — папаверин или спазмалгон…

— Нормальное у него давление! — Голос Василисы дрожал от негодования.

— Ты-то откуда знаешь? — фыркнул Гриша, щедро накладывая себе еще плова.

С недавнего времени он старался лишний раз не смотреть на гостью, постепенно привыкая к мысли, что она всего лишь двоюродная сестра, почти Лерка.

Эта тактика, как ни странно, приносила свои плоды, ну не мог Гриша видеть в Лерке девушку! И Василиса теперь все чаще казалась самой обычной девчонкой, пусть и очень симпатичной.

— Вася, она знает, — звонко заявила Лера. — Пап, смело пей спазмалгон!

— И спазмалгон ему не нужен. — Василиса в сердцах бросила вилку, но неудачно, во все стороны брызнул рис. — Ой, теть Кать, извините…

— Ничего страшного, Васенька.

— Скатерть жалко, красивая, теперь вон какие пятна, вдруг не отстираются…

— Да ладно тебе. — Лера помогла смести рис на салфетку. — Сунем в автомат, всех дел-то. Только чур — гладишь потом ты! — Она засмеялась. — Ненавижу утюг!

— Хозяйственная ты наша. — Гриша подмигнул сестре. Обернулся к Василисе и с любопытством спросил: — А почему папе и спазмалгон не нужен? Голова-то болит!

— Нет.

— Что «нет»?

— Не болит.

— Да с чего ты взяла?!

— Просто знаю.

Гриша присвистнул. Екатерина Васильевна отставила в сторону чашку с чаем и встревоженно пробормотала:

— То-то на нем уже который день лица нет! Жень, что случилось?!

Василиса опустила глаза. Вдруг показалось, что не права, вмешиваться так бесцеремонно в чужую жизнь нельзя.

Неужели ей не жаль дядю Женю?!

«Жаль, еще как жаль. — Василиса упрямо насупилась. — Но разве можно столько лет врать?! Он не сделал ничего плохого, а чувствует себя виноватым перед всеми — и перед Ольгой Яковлевной, и перед Кириллом, и перед тетей Катей, и перед Леркой с Гришей… Глупо же! Если он не решится сейчас… я сама все скажу!»

Василисе повезло.

Или не повезло?

Евгений Наумович не был дипломатом. Врать он не умел, как и говорить правду, впрочем. Вот молчать два десятка лет…

Василиса лишь крякнула с досады, когда дядя Женя встал и монотонно забубнил, глядя поверх голов домочадцев:

— Я ужасно виноват перед вами.

Гриша с Лерой перестали жевать и во все глаза уставились на отца. Екатерина Васильевна тяжело осела на стул и вцепилась в столешницу так, что побелели костяшки пальцев.

— Я… у меня… все эти годы…

— Па, да что с тобой? — пролепетала Лера, с ужасом наблюдая, как на отцовском лице выступают крупные капли пота.

— Что… что такое?! — в панике выдохнула Екатерина Васильевна.

— Понимаете, я… как бы сказать… я очень, очень виноват…

— Па, не тяни кота за хвост. — Гриша нервно оглянулся на окаменевшую мать. — В чем ты виноват?!

Евгений Наумович гулко сглотнул. Вдруг зажмурился и выпалил:

— У меня есть еще один сын. Старший. Кирилл. Вот.

Лера с Гришей изумленно переглянулись. Екатерина Васильевна вздрогнула, правая рука дернулась, недопитая чашка с чаем опрокинулась.

Василиса мысленно ахнула: безобразное коричневое пятно на белоснежной льняной скатерти росло на глазах.

— Я просто… боялся, — глухо бросил Евгений Наумович. — Я, оказывается, трус, Катенька…

Тишина в столовой казалась вязкой, тяжелой и ощутимо давила на уши. Никто не пошевелился, не бросился поднимать упавшую чашку, не торопился вытирать лужу на парадной старинной скатерти. Настенные часы тикали чересчур громко, бестактно нарушая безмолвие.

— Сын… старший… — безжизненно прошелестела Екатерина Васильевна. — А наш Гриня тогда какой?

Лера громко икнула и испуганно прикрыла рот ладонью. Гриша с нехорошим интересом рассматривал отца, будто впервые видел.

Василиса вскочила, стул с грохотом отлетел в сторону. Она гневно крикнула:

— С ума вы, что ли, сошли?!

— Лучше бы сошли. — Екатерина Васильевна бледно улыбнулась племяннице.

— Дядя Женя, да сядь ты! — Василиса в сердцах стукнула по столу, упала еще одна чашка, Лерина, но и на нее не обратили внимания.

Евгений Наумович посмотрел на Василису глазами больной собаки и не сел, рухнул на свой стул.

— Как вы можете верить плохому, ведь вы знаете дядю Женю всю жизнь! — Василиса обличительно ткнула пальцем в двоюродную сестру. — Вот ты, например, с самого рождения!

Лера по-детски пробормотала:

— А я чего? Я ничего…

— Дядя Женя ни в чем перед вами не виноват, клянусь, чем хотите!

В глазах Екатерины Васильевны засветилась робкая надежда.

— Васенька, ты что-то знаешь?

— Не что-то, а все, — грозно отрезала Василиса. — И это «все» вы сейчас от меня услышите, как только дядя Женя выйдет отсюда! Буквально на пять минут выйдет!

Мерзкая тишина в столовой пошла трещинами, в Колядиных быстро возвращалась жизнь. Вдруг стало понятно, что ничего страшного не случилось, не стала бы обычно сдержанная Василиса просто так кричать на всех.

Екатерина Васильевна суетливо промокнула лужу салфеткой и вернула на блюдца обе упавшие чашки.

Гриша смешливо фыркнул: уж очень забавно рыжая гостья свела брови. Сурово так свела и губы строго поджала.

Любопытная Лера умоляюще посмотрела на отца:

— Па, ну выйди, а?

— Как раз спортивное обозрение началось, — подсказал Гриша.

Евгений Наумович кивнул сыну и тоскливо покосился на жену. Ответного взгляда не дождался и с тяжелым сердцем удалился.