Диана Машкова - Женщина из прошлого
Она просматривала, листала и не находила ничего подозрительного. Вспоминала людей, с которыми Миша общался – по работе или приятельски, – и не могла понять, кому и за что понадобилось ему мстить. Люда уже перевернула содержимое папки раз десять и собралась вернуть ее Кириллу, как вдруг из кипы бумаг на постель выпал небольшой квадратный листок. С логотипом Baiyok Sky. Сердце Людмилы заколотилось как бешеное, дыхание перехватило. Перед внутренним взором встало изумленное лицо Михаила и та женщина – в длинном вечернем платье. Номер телефона на листке был написан женской рукой.
– Где вы это нашли? – прошептала она, едва шевеля бледными губами.
– Кажется, в кармане летной формы. – Кирилл внимательно наблюдал за реакцией Люды.
Мысли ее смешались, спина взмокла мгновенно. Люду разрывали противоречивые чувства: дикая ревность, ненависть к сопернице и стремление любой ценой спасти мужа. Меньше всего на свете она хотела бы столкнуться с этой женщиной еще раз и в то же время чувствовала, что не сможет доверить разговор с ней кому-то еще. Не перенесет собственной отстраненности.
– Можно я на десять минут возьму у вас этот листок?
– Ради бога, – Николаев непонимающе хлопал глазами.
– Я скоро вернусь, – Люда поднялась с кровати, пошатываясь от усталости и ужаса перед предстоящей ей миссией.
– Не надо, – Кирилл торопливо вскочил сам, – я выйду. Оставайтесь здесь, телефон на столе.
Люда кивнула, дождалась, когда Николаев закроет за собой дверь, и поплелась к столу. Каждый шаг давался ей с таким трудом, словно она шла по песчаной пустыне, охваченной бурей. Как будто ступни ее вязли, а колючий ветер безжалостно сбивал с ног. Наконец она добралась. Подняла трубку телефона, прижала ее к щеке и, дрожа всем телом от ненависти, стала набирать номер.
После длинных гудков раздалось жизнерадостное «hello». Люда едва удержалась от того, чтобы не взвыть: это «hello» могло принадлежать только женщине, уверенной в себе до мозга костей. Женщине страстной, избалованной мужским вниманием и готовой на все, чтобы заполучить желаемое. Роковой красавице. Хищнице. Такой, каких Людмила боялась и сторонилась всю жизнь после той несчастливой любви к Валерию.
Люда хотела отшвырнуть трубку, рука ее болезненно дернулась, но она сдержала себя. Ради детей.
– Здравствуйте, – едва пролепетала она.
– Здравствуйте, – удивленно ответила хищница.
– Я жена Михаила Фадеева, – у Люды не было сил юлить.
– Да? – Голос изумился еще больше. – И что вам угодно?
– Мишу посадили в Таиланде в тюрьму, – ответила она и не смогла сдержать горячих слез, которые хлынули одновременно по обеим щекам. Люда ревела в телефон как белуга, проклинала себя за слабость, краем сознания удивляясь лишь одному: почему эта хищница не бросила трубку сразу.
– Где вы? – услышала она через несколько бесконечных минут. – Я приеду.
– Бангкок. Mariotte.
– Да, конечно, – подтвердил голос и рассыпался каскадом коротких гудков.
Люда, дрожа с головы до ног, положила трубку и, добравшись до кровати Кирилла, не осознавая, что делает, рухнула на нее. Пусть! Пусть у нее нет ни чести, ни гордости. Пусть эта его любовница думает о ней что угодно, пусть едет сюда. Она переживет, она встретится с ней ради того, чтобы спасти мужа.
Глава 3
Дни шли, время для Фадеева перестало существовать, осталось только время Клонг Прайм. Чтобы не раствориться в нем, Михаил Вячеславович повторял про себя, словно заклинание, только одно слово – «выжить». Вестей от Даши по-прежнему не было, его не вызывали ни на допросы, ни в суд, только длинные минуты перетекали в долгие часы и превращались в бесконечные сутки.
Пережить ночь было гораздо сложнее, чем день. Фадеев лежал, вытянувшись в струну, и, помимо воли, вслушивался в тюремные шорохи. Он обливался холодным потом, различая стоны и хрипы заключенных, похожие на предсмертные. У каждого были свои кошмары.
Больше всего Михаил Вячеславович боялся за Эндрю – того самого европейца с искалеченными ногами. Человеку становилось все хуже, а лечение заключалось лишь в том, что по утрам его забирали в лазарет, чтобы измерить давление и температуру, а через полчаса возвращали в камеру на прежнее место. К вечеру приносили таблетку парацетамола.
Эндрю давно перестал бороться. Он не притрагивался к еде, не пытался вставать, только слабо стонал от боли. Если бы не забота Михаила Вячеславовича и профессора, которые по очереди поили его, обтирали водой и таскали в угол камеры, чтобы дать возможность справить нужду, Эндрю бы уже не было. Казалось, сам он ждет мига избавления, как манны небесной. Назойливые русские со своей неуместной суетой вызывали в нем молчаливое раздражение: ему хотелось покоя.
Каждую ночь Фадеев с ужасом прислушивался к его стонам и готов был биться головой об стену от собственного бессилия. Если бы человека положили в больницу, назначили правильное лечение, его еще можно было бы спасти! Неужели жизнь – единственная реальная ценность – совсем ничего не стоит?!
Эти мысли поедали его изнутри, лишали сил. Всегда деятельный, он был вынужден тупо наблюдать за тем, как человек умирает, не имея возможности ничего изменить. Все бессмысленно.
Кроме духоты, стонов и собственных мыслей, Фадеева изводили огромные тараканы, которые с наступлением ночи вылезали изо всех щелей и свободно бродили по ногам, рукам, даже лицам дремлющих заключенных. Михаил Вячеславович вздрагивал, ощутив на себе омерзительное прикосновение насекомого, пытался его стряхнуть. Но его судорожные движения будили соседей, и со временем он научился не обращать на мерзких тварей внимания. Молча терпел.
Днем, к счастью, было намного легче – время заполнялось примитивным бытом, мелкими заботами и нескончаемыми нашептываниями профессора. Благодаря всеведению последнего Фадеев скоро узнал о судьбе чуть ли не каждого заключенного в камере. Нельзя сказать, что ему эти знания пришлись по душе, но, видя, что профессор успокаивается, когда болтает без умолку, он смирился.
В их камере сидели все вперемешку – кто-то, как и они с профессором, только дожидался суда, а кто-то уже отбывал наказание. Синий от татуировок таец, их ближайший сосед, совершил тройное убийство. Эндрю взяли с наркотиками. До пятнадцати граммов кокаина – это пожизненное заключение. Профессор торопливо объяснил, что, если при нем было бы чуть больше белого порошка, его приговорили бы к смертной казни. Несколько лет назад заключенных, попавшихся на наркотиках, расстреливали из пулемета, а потом изобрели более гуманный способ – инъекцию. Только поначалу местные врачи никак не могли правильно рассчитать дозу, и многие приговоренные умирали не сразу, по нескольку часов корчась в страшной агонии.
