Дерзкие. Будешь должна - Катерина Пелевина
— Ни капельки что, Глеб?
— Не уважаешь…Не ценишь…Вообще нихуя…
— М…Здорово, что ты сделал такие выводы.
— Признайся мне…Выпила сраные таблетки? Ты их выпила?! — выпаливаю, потому что за сегодняшний день это единственный вопрос который меня интересует, но я настолько испугался, что мне доложат об аптеке, что отменил Катюхину охрану на сегодня. Вот так сильно я поехал крышей. Вообще всё внутри скукоживается, когда думаю об этом.
— Нет, Глеб, я не пила таблетки, — отвечает она, снимая с меня джинсы. — Ложись спать.
— Не пущу… — перехватываю её и тяну на себя, уставившись в зелёные глаза. — Клянешься?
— От тебя спиртом воняет.
— Поклянись.
— Клянусь, Глеб. Не пила и пить не буду. Но нам надо поговорить.
— Поговорим…Ведьма…Иди ко мне, а…Я весь день только о тебе и думал. Весь, сука, день…Кое-как уговорил Руса нажраться. И то он походу от меня в ахуе полнейшем.
— Рус…Тоже пил?
— Ага…Впервые за два года…В говно…
— Мне очень жаль, что в Вашей семье случилось такое…
— Ничего ты не знаешь, ведьма…Газеты такое не напишут…
— Он сам мне рассказал, Глеб. Тогда, когда приезжал…Помнишь?
— М…Не знаю, что он рассказал…Ведь по кускам его собирать пришлось именно мне. Когда мы с отцом туда приехали…Мне казалось… — впервые за долгое время мне так хуёво, что я сползаю на пол по кровати. Вспоминаю весь тот кошмар и здоровенный ком в горле. Это единственный триггер, который не могу выносить. Теперь думать о детях настолько болезненно… Точнее о мёртвых детях и об абортах…
— Глеб, ты можешь мне всё рассказать…Слышишь? — ведьма прижимается ко мне и гладит по голове, а мне так плохо. И не от алкоголя вовсе, а от чувств, которые буквально разрывают мою грудную клетку.
— Мне казалось, что малыш в ней…Ещё шевелится, — шепчу я, пытаясь давить пальцами на глаза, чтобы в них не выступали эти чёртовы хреновы слёзы, блядь, но они лезут и лезут, не давая мне спокойно дышать.
Ярость накатывает так же быстро, и я начинаю лупить себя по голове, чтобы перестать быть ёбанной нюней, но Катя тут же перехватывает мои руки.
— Прекрати, прекрати…Тише…Глеб, твои чувства — это нормально. То, что ты говоришь, ужасно…Я понимаю твои эмоции. Иди сюда…Обними меня…Пожалуйста, обними, Глеб.
Я конечно делаю как она просит, но боль не отступает. Всё так же плохо…Всё так же безнадежно…Я потерян. И мне хреново за брата. За то, что ему пришлось пережить. И то, каково ему сейчас. Два адских года в погоне за ублюдком, который до сих пор на свободе.
— Тот день у меня на подкорке…То, что я видел. То, что слышал. Как мы с отцом наблюдали за всем этим. То, что с ним происходило после…Этот нерождённый ребенок приходит ко мне ночами. Лина приходит, будто что-то хочет сказать, но каждый раз её пакуют в этот ебучий чёрный пакет и увозят… И я боюсь за тебя. Я так за тебя боюсь, что ты уйдешь от меня, что ты…Я не хочу, чтобы ты чего-то опасалась… И я — последняя сволочь, Кать…Я лгал тебе про сраного Гамеля. Я про него лгал, потому что хотел, чтобы ты жила со мной… Потому что буквально сразу этого захотел… На самом деле он ездил за тобой по моей просьбе. Он никогда бы тебя больше не тронул, потому что я бы его убил, и он это знает…Я бы каждого убил…За тебя…Любого…Веришь мне?
— Глеб… — ведьма касается моего лица ладонью. — Я верю тебе, конечно, верю…И я догадывалась про Гамеля…Уже позже, но всё-таки. Я не уйду. Я с тобой. Всё хорошо.
— Обещаешь?
— Обещаю, да…
— Будь со мной…Даже если отец будет нести всякую хуйню…Если он с тобой свяжется, прошу тебя…Дай мне знать. Потому что он — конченный ублюдок…Я не могу всего рассказать…Но, пожалуйста…Кать…
— Успокойся… Мне кажется, ты уже в бреду. Поспи, прошу тебя. Я побуду рядом с тобой. Принесу тебе тазик и воды. Со мной всё в порядке…Я здесь. Рядом. И никуда не ухожу, хорошо?
— Поцелуй меня…Пусть я проспиртованный…Но хочу целоваться с тобой… — шепчу, отчаянно пытаясь дотянуться до неё, а потом сам не замечаю, как мы оказываемся в постели. Целуемся и я окончательно проваливаюсь в сладкий сон, рухнув на мягкую подушку.
* * *Утро встречает меня головной болью, но от осознания того, что ведьма не бросила меня, а прижимается ко мне своим телом, хочется жить.
— Малыш, — шепчу ей на ухо. — Прости за вчера…
— Всё хорошо…Как ты? Как себя чувствуешь?
— Я-то…Нуууу, — жмусь к ней своей самой выдающейся частью тела, и она охает себе под нос, после чего сама же ластится. — Ты серьезно? Совсем не сердишься?
— Сержусь…Но так же сильно хочу тебя…
— И я тебя хочу, моя тигрица. Хочу, чтобы кровать от нас горела. Ебать тебя хочу… — снимаю с неё трусики и футболку, припечатывая к себе округлые ягодицы и кусая за нежную шейку. Обожаю так делать. — Ты охуенная. Самая моя охуенная. Дерзкая, безумная малышка.
— Глеб… Глеб, — частит она, обхватив меня за шею, а у самой слезятся глаза.
— Ведьма, ты чего? Я обидел тебя как-то? Я не хотел…
— Нет. Обними меня, пожалуйста…И не отпускай. Не отпускай…
— Не отпущу никогда. Ты же моя. Моя. Моя, ведь? Не плачь только, ты чего?
— Твоя…
Не знаю, что такое с нами происходит, но мы с ней в буквальном смысле сгораем и сжигаем под собой всё, пока занимаемся любовью этим утром. Не перестаю удивляться её страсти, её темпераменту. Насколько он совпадает с моим… Насколько мы одинаковые. И только с ней я могу быть самим собой.
Стонет, скулит, вертит мной как вздумается. Трахаю её я, но ощущение, будто она меня. Моя женщина. Моя…
Обхватываю её шею ладонью. Порой я представляю, что её жизнь зависит только от меня. Что от меня зависит сделает ли она последующий вдох или же нет… И от этого кровь бурлит ещё сильнее.
— Огненный мой. Ты мой Ад… — слышу я
