Дестини - Боумен Салли
Она вдруг замолкла, опустила голову и легонько ею покачала, словно отгоняя ненужные мысли. Загоревшиеся было глаза ее опять потускнели.
– Семнадцать лет тому назад. А теперь вот это. Как глупо.
Элен встала. Когда он вернулся из Филадельфии. Два месяца назад. Она оперлась ладонями о столешницу, чтобы унять дрожь.
– Я бы его убила, – сказала она. – О господи. Я бы его убила.
Мать рассеянно на нее посмотрела, будто не слышала. Потом кинула взгляд на часы на холодильнике. Стрелки показывали девять. Мать встала.
– Принеси, пожалуйста, сумку, Элен. Я там кое-что собрала, вдруг понадобится. Она в спальне.
В Оранджберге нельзя было и шагу ступить, не привлекая внимания. Элен ненавидела поселок еще и по этой причине. «Плюнь в два часа на Главной улице, – любил шутить Билли, когда они еще были детьми, – а в три езжай в Мэйбери, и там тебе скажут, куда угодил плевок».
Иногда Элен видела зевак. В Оранджберге хватало таких, кому не было другого дела, как сплетничать, привалившись спиной к магазинным витринам, особенно в гнусную жарищу вроде той, что стояла сейчас. Иногда Элен замечала приподнятую шторку, неуловимое движение в проеме окна, тень на сетке от мух и каждый раз ощущала на себе любопытные взгляды.
Но в этот день было хуже обычного. Две витрины забиты досками, тротуар перед ними усыпан осколками. На улице ни одного цветного; только белые мужчины и женщины, собравшись в кучки, тихо переговаривались, замолкали с приближением Элен и матери и возобновляли разговор, когда те проходили.
Остов сгоревшего автомобиля куда-то свезли. В конце Главной улицы стояла в тени полицейская машина; на ее крыше вращалась синяя мигалка. В воздухе висела пыль; напряженность чувствовалась буквально во всем. Элен с матерью дошли до автобусной остановки; над землей дрожало марево.
Остановка была прямо у дверей салона Касси Уайет; ждать приходилось на солнце – навеса не было. Мать, казалось, не замечала жары – спокойно стояла, прижимая к груди маленький саквояж на «молнии», и глядела в ту сторону, откуда должен был появиться автобус. Элен не ехала с матерью в Монтгомери: та запретила.
Немного погодя на улицу вышла Касси Уайет прямо в рабочем халате. Утром по субботам в салоне бывал наплыв клиенток. Сквозь зеркальную витрину Элен видела, что все четыре сушилки работают на полную мощность. Одна из недавно принятых помощниц подстригала клиентку, другая мыла своей голову в новой раковине – Касси несколько дней назад установила раковины с выемкой для шеи, так что клиентки теперь не наклонялись вперед, а откидывались назад. Касси гордилась своим приобретением: раковины были самой последней конструкции.
Касси, как заметила Элен, подошла к матери, посмотрела и переменилась в лице. Она остановилась, глядя на нее с ужасом, потом шагнула и взяла мать за руку.
– Вайолет? Вайолет, что с тобой? – спросила она, покосившись на саквояжик в руках у матери.
– Со мной все в порядке, спасибо, Касси. Жду автобус до Монтгомери.
Мать даже не взглянула на Касси.
– Может, зайдешь и присядешь? Такая жарища, а проклятый автобус еще неизвестно когда подойдет, вдруг через полчаса. Заходи, дай ногам отдохнуть. У меня там вентиляторы…
– Спасибо, Касси, но, кажется, автобус уже показался.
Мать повернулась вполоборота. По ее щеке медленно скатилась слезинка, мать смахнула ее рукой.
Невыразительное лицо Касси смягчилось, на нем появилось выражение неподдельной заботы.
– Ну же, Вайолет, – ласково сказала она, – у тебя больной вид. Зайди и отдохни. Если хочешь, пройдешь в заднюю комнату, там тихо. Автобусы еще будут, поедешь в Монтгомери позже. Давай пойдем.
– Нет, мне надо сейчас. Я договорилась, Касси.
В устах матери это прозвучало внушительно, будто речь шла о деловом совещании или важной встрече за ленчем. Она подняла руку и помахала водителю. На ней были белые матерчатые перчатки, на одном пальце темнело пятнышко штопки.
– Все в порядке, Касси, – пробормотала Элен. Прохожие уже стали на них оборачиваться. В парикмахерской помощница перестала стричь клиентку и уставилась на улицу.
Подъехал автобус, подняв облако пыли. Касси обратилась к Элен:
– Ты с мамой, Элен?
– Нет, я еду одна, – ответила мать. Элен переступила с ноги на ногу.
– Я буду ждать ее, Касси, – выдавила она. – Встречу с обратным автобусом.
Автобус остановился, дверцы с шипением разошлись. Мать замешкалась.
– Я не забыла кошелек? Нет, вот он. – Она торопливо повернулась к Элен и коснулась сухими губами ее щеки. – До свидания, милая, до вечера. Я вернусь часов в шесть…
Она поднялась в салон, дверцы с шипением затворились. Дизель рыгнул, выпустив синее облачко, автобус отошел. Элен на прощание подняла руку и сразу же опустила. Глянула на часики – подарок к шестнадцатилетию, тряхнула – они иногда останавливались. На этот раз часики послушно тикали. Было десять утра.
Ей много чего хотелось. Хотелось вернуться в прицеп, броситься на постель и выплакаться. Хотелось пойти на плантацию и убить Неда Калверта выстрелом в сердце. Хотелось написать Элизабет и сразу отправить письмо. Хотелось поговорить с Билли. Хотелось сесть в ближайший автобус до Монтгомери, разыскать мать и привезти домой. Хотелось перевести стрелки часов назад – на месяц, на год, как можно дальше, в то время, когда этого еще не случилось, до начала всего. Ей хотелось, чтобы мать никогда больше не обманывала саму себя, не рассказывала ей своим ровным голосом о вещах, которые еще сильнее раздирали ее, Элен, и без того разорванный мир.
В конце концов она пошла вверх по Главной улице, свернула за автозаправкой, миновала стоянку. Там находился пустой участок, на котором стояли щиты агентства недвижимой собственности, извещавшие о новой застройке.
На площадке не было ни души. Элен вошла под покосившийся жестяной навес, который давал хоть какую-то тень, и присела, уставясь в пространство, мысленно погоняя время. Она смотрела на заросли крапивы, на уцелевший участок старой бетонной дорожки, на стену, покрытую ядовитым плющом. Когда-то здесь стоял дом; навес торчал в бывшем саду. От жары она прикрыла глаза; в ушах у нее прозвучали слова: «Англия, Европа, Англия». Посидев, она встала и пошла к заправочной станции. Остановилась.
У колонок был припаркован большой черный «Кадиллак» с откинутым верхом. Спиной к ней, опершись о багажник, стоял Нед Калверт. Он разговаривал. Их там собралась целая группа – пять белых мужчин, в том числе Мерв Питере и другой помоложе, Эдди Хайнс, как ей показалось. Двух других она не знала. У одного на плече висело охотничье ружье.
Какое-то время она наблюдала за ними, съежившись у стены, потом повернулась и крадучись отошла, решив выйти на Главную улицу задами – переулком, мимо мусорных баков и задних двориков, где на веревках сушилось белье. Мимо стены, на которой красной краской были выведены буквы ККК[47]. Она посмотрела, плюнула и пошла дальше.
Притворившись, будто разглядывает витрины, она послонялась по Главной улице; на самом деле она ждала ближайшего автобуса из Монтгомери. Вопреки всякой логике ей вдруг подумалось, что мать вернется с ним. Но сошли только двое белых мужчин. Автобус укатил. «Господи, умоляю, – сказала Элен про себя, – пусть с ней ничего не случится. Пусть все будет в порядке».
Она понимала, куда обратится мать, что бы та ни говорила. Богатые женщины не ездят в Монтгомери делать аборты, даже ей это было известно. Они улетают из Соединенных Штатов на Пуэрто-Рико или в Мексику, где в частных больницах оказывают подобные услуги. У Сьюзи Маршалл была знакомая, у которой знакомая так однажды и сделала. Или так, или платят врачу с именем, по-настоящему дорогому врачу, за заключение, что нуждаются в прерывании беременности по состоянию здоровья. Можно представить, что за врач делает аборты за семьдесят долларов. И как они вообще делаются? «Не знаю, – сказала тогда Сьюзен Маршалл. – Вроде как выскребают. Это еще не настоящий младенчик, верно? Просто что-то вроде студня. По-моему…»
