Хулиган напрокат - Алёна Черничная
Смотрю на него снизу вверх и устало закатываю глаза. Шерлок, блин, с восемью кубиками на пузе.
— Для идеи есть «Икея». А от меня будь добр, отвали с подобными вопросами, — равнодушно тянусь к задравшейся штанине джинсов, поправляю ее, а потом зачем-то и свою футболку.
— Тебе что, не по кайфу устроить триумфальнее разоблачение? Синичкина твоя сама же никогда правды не узнает.
Да чтоб тебя, Тоха! Давай, еще пуд соли сыпани на ссадину моего самолюбия и растерзанную рану моей обиды.
— Я каждый раз должен буду устраивать триумфальные разоблачения, как с Майер, когда у нас что-то пойдет не так? А доверие, Тох? Не? Не слышали? И вообще, — схватив ветровку с лавочки, вскакиваю на ноги. Врубается моя тахикардия и вспышки злости в глазах. — Так пусть своего кучеряху попросит. Он как раз на задрота айтишника учится.
— А ты? — тянет Антон как-то разочарованно.
— А я? — Какой это по счету вздох? Разворачиваюсь на выход из раздевалки и бросаю через спину. — А я, Тоха, валю сейчас на пересдачу.
***
До нужной аудитории плетусь как на каторгу. А должен бежать, спотыкаясь от радости.
Только нет ее и в помине. Иду по коридору, уставившись глазами в носки своих кроссовок. Благо сейчас пара, и студенты мирно рассажены по кабинетам.
Все это лишнее внимание к моей персоне после публикации тех скринов, как дополнительный триггер. Университетское сообщество разделилось на три лагеря.
Первый чисто мужской и весьма одобрительный. Я ведь теперь кажусь таким альфа-самцом.
Второй — исключительно женский. Нетрудно догадаться, что они обсуждают у меня за спиной: какой же я мерзавец. Ай-ай-ай.
И третий — это наш преподавательский состав университета. В этой истории их больше интересовал не факт обнародования чьей-то половой жизни, а момент с подпольной продажей ответов на экзамен внучкой самого грозного профессора вуза.
В каком ключе это обсуждалось на заседаниях кафедры — тайна, покрытая мраком, но через день после скандала тем, кто оказался на отчисление из-за эконометрики дали возможность пересдать ее другому преподавателю. Как и мне.
Поэтому сейчас в моем кармане ветровки лежит зачетка, а в заднем кармане джинсов спрятаны пять тысяч рублей.
Все вроде бы становится снова на свои места. Так было с самого первого курса.
Я. Зачетка. И деньги.
Жаль, что я не чувствую себя на своем месте, когда оказываюсь в аудитории с незнакомым мне преподом по эконометрике один на один.
Усатый, худощавый мужик в пиджачке в клеточку загадочно улыбается, когда жестом указывает мне, куда сесть. И он выбирает стол прямо напротив себя.
Скинув ветровку на соседний стул, я сажус, куда указано.
— Фамилия? — учтиво интресуется преподаватель.
— Ольховский, — без энтузиазма брякаю я.
— Та-а-к, — препод что-то сверяет в своем списке перед собой, — значит, тот самый Ольховский, да? Папа у вас, случайно, не Виталий Ольховский? — он поднимает на меня подозрительный взгляд.
С усмешкой откидываюсь на спинку стула. Началось.
— Он самый, — флегматично заявляю я.
— Очень уважаемый человек. Столько сделал для этого университета, — как бы невзначай отмечает препод, но уголки его губ хитро тянутся. — А насколько, — это слово он выделяет особенно, — вы подготовились, молодой человек? Брать билет будем?
Я прекрасно улавливаю, куда плывет разговор и молча смотрю на усатого мужика перед собой. Насколько? Ну, пятитысячная купюра так и жжет мое правое полупопие через джинсы.
Хмыкнув, собираюсь достать оранжевую бумажку. Завожу ладонь себе за спину и хочу сделать это привычно нагловато, но рука, как отсыхает.
Я вдруг понимаю, что… внутри меня ничего же не поменяется.
Да, я сейчас заплачу за экзамен и спасу лишь свой зад от армии. Но так и останусь для девочки огромными глазами цвета океана никем.
А я всегда был с ней честен. Бояться и стыдиться мне нечего. Ставить мир на уши и орать, что я не виноват? Так я и так не виноват.
Я влюбился в Лесю честно. Она все равно это поймет.
У нас все начиналось честно, и если этому суждено закончиться, то пусть и это тоже будет честно. И по отношению к ней, и к ее дедушке.
Я, не раздумывая, убираю руку от кармана джинсов. Кладу ладони на стол и соединяю их в замок.
— Перед тем как я отдам вам свою зачетку, вы сможете ответить мне на один вопрос? — невозмутимо смотрю в глаза преподавателю.
И он задумчиво подергивает усами.
— Ну… Думаю, да.
Глубоким вдохом наполняю легкие воздухом. И так шумно, что даже немного кружится голова. Но я знаю. Это будет правильно.
Я решительно выдыхаю свой вопрос:
— А где здесь ближайший военкомат?
Глава 33
Леся
Приятный полумрак из-за неплотно задернутых плотных штор. Обои в мелкий ромбик. Скрипучий стул и широкий стол, на котором стоят два огромных компьютерных монитора.
Здесь все так знакомо с самого детства. Ну за исключением этих мощнейших приблуд для программирования. Они появились в комнате у Богдана в классе, наверное, девятом. Тогда-то мой друг и определился со своей будущей профессией.
Осматриваю каждый уголок его спальни. Сколько я не была здесь? Больше месяца точно. То Бо засопливил, то мы со студенческим советом где-то разъезжали по выходным. А раньше я и Богдан практически каждую субботу заваливались к нему с чипсами и втыкали в какой-нибудь сериал…
«И так бы все и было, если бы чье то дурное сердце не повелось на татуировки и улыбку Ольховского», — ехидно заканчивает мысль мой внутренний пакостный голосочек.
Я неосознанно судорожно перевожу дыхание. Ольховский. Уже неделю я пытаюсь выскоблить эту фамилию из своей души. Всячески оберегаю себя от воспоминаний о нем. Удалилась из всех социальных сетей, а его номер бросила в блок навеки. Я пытаюсь хоть как-то залечить сама себя… Приложить подорожник к осколкам сердца жаль не выйдет.
— А вот и чай-выручай, — Богдан вплывает в комнату с двумя чашками чая в руках.
— Спасибочки, — улыбаюсь своему другу.
На нем яркая футболка с какими-то цифрами и растянутые старые спортивные штаны, а смешные кучеряшки торчат в разные стороны. Я тоже сегодня в домашнем линялом платье в горошек. Теперь смысла наряжаться как бы и нет…
Все стало опять так знакомо и привычно… Но почему-то во всем этом привычном и знакомом никак не получается почувствовать себя в своей тарелке. Поерзав на стуле, пытаюсь найти хотя бы удобное положение и не сдерживаю тяжкий краткий вздох.
Богдан ставит на стол кружки, усаживается на подлокотник дивана напротив и с упреком поглядывает на
