Как целует хулиган (СИ) - Андриевская Стася

Данила обернулся и охренел не меньше, чем опер Иванов.

– Андрюх, что тут у тебя? – сунулся в дверь мужик в штатском и в бронике.

– За дверью посмотри, – коротко ответил ему Иванов. Дверь тут же закрылась с той стороны. – Встань!

Данила, с опаской поглядывая на наведенный на него ствол, поднялся. Иванов окинул взглядом комнату и, опустив пистолет, с размаху пнул под ребра мелко дрожащего, захлёбывающегося кровью Рамзу.

– Сдохнет, даже до больнички не дотянет. – Перевёл на Данилу на удивление спокойный строгий взгляд. – Доигрался, Магницкий! На этот раз реальный срок.

– Похрен! – всё ещё пылая от бешенного адреналина, оскалился Данила. – Надо было бы, снова прирезал бы, лишь вам, ментам, его не оставлять!

Иванов усмехнулся.

– А ты думаешь, я ментам верю? Верил бы, не стоял бы здесь. – Развёл руками: – Но ладно я, а ты-то чего такой дурной, Магницкий? Ну чего ты лезешь вечно в самую жопу, а? – Помолчав, пихнул ногой затихающего Рамзу: – За это говно не хвалю, даже не думай, но... – и со вздохом протянул ему руку.

Секундная обалделая пауза... и Данила протянул в ответ свою. Взгляд глаза в глаза.

– А теперь вали из города, Магницкий. Чем тише и дальше – тем лучше! Сейчас же! И не возвращайся сюда никогда, понял? – и вдруг заорал: – Пошёл вон, я сказал!

Данила поджал губы. Дыхание снова сбилось, кровь ударила в голову, в который раз за день растекаясь под носом горячей струйкой.

– Сначала мне нужно увидеть Маринку.

– Чего-о-о?

– Я должен её увидеть! Мне надо сказать ей...

Не договорил. Иванов схватил его за затылок, стиснул пальцы, заставляя повернуть голову и смотреть на труп Рамзы.

– От девяти до пятнадцати строгача, Магницкий! Это если до суда доживёшь. Ну и о чём ты собираешься с ней говорить?! – пихнул в сердцах его голову. – Короче, считаю до трёх. Тебе решать.

Глава 46

Катька выжила. Не сказать бы всё прошло легко и бесследно, но и инвалидом она, к счастью, не осталась. Долго, больше месяца, мурыжилась в местной больнице, а потом, как только стало возможно, отец перевёз её в какую-то московскую клинику. Из той клиники в родной город она так и не вернулась – её мать продала дом на одной улице с Киром и переехала куда-то в Ростовскую область.

Пока Катька была в Москве, Маринка успела обменяться с ней парочкой коротеньких письмишек ни о чём. Интересная ситуация – вроде и тянет пообщаться... а общих тем словно и не осталось, кроме одной, о которой не то, что говорить – даже вспоминать не хочется.

Уехал и Кирилл, причём уже к вечеру следующего после отчётного концерта дня. Меньше чем через сутки после того, как Маринка рассказала ему правду. Не попрощавшись и даже так и не увидевшись больше.

Рванул он не в Китай, как мог бы, а в Москву, решив, наконец, попытать удачу в давней мечте, и сунуться на прослушивание в мегапопулярный театр танца «Нью Парадигма» И прошёл!

Обо этом Маринка узнала от Ефимыча, когда в начале ноября приходила забирать свои документы из института.

Понимание того, что заниматься хореографией больше не хочет, пришло спокойно и ясно, так, словно зрело уже давно и просто время настало. Папа и Оксана поддержали, и, после успешной обороны от папиных фантазий о том, что теперь Маринке нужно идти в «Мед», она пошла на подготовительные курсы в «Пед», планируя летом поступать на Социального психолога.

Впрочем, папа остался доволен и этим решением, а Маринке было удивительно, что он даже не заикался больше об Академии МВД. Но когда здоровье позволило мотаться на дачу свидетельских показаний, когда стало слишком уж заметно, как пригружен чем-то, вышедший «из отпуска за свой счёт» папа, и чуть позже, когда он перестал ходить на дежурства, а в квартире стали появляться газеты с обведёнными ручкой объявлениями о работе – до Маринки дошло...

До самой середины декабря она была уверена, что Рамза убит в ходе оперативных мероприятий, в которых папа, как «лицо лично заинтересованное» просто не мог принимать участие, но теперь вдруг...

Она пристала к Оксанке – крепко пристала, неотступно. И та раскололась. Так Маринка и узнала о том, что Рамзу, оказывается, убил папа. И попал под следствие за превышение должностных полномочий, но, к счастью, отделался служебным расследованием, выговором с занесением в личное дело и увольнением из органов «по собственному желанию»

– Просто чудо, что у них там, на верхах, в это время начальники менялись. Главный умер от инфаркта, а на его место оказалось много кандидатов и у каждого свои толкачи из высокопоставленных, понимаешь? Было бы просто убийство гражданским – другое дело, тут бы посадили кого надо, да и всё. Но скандалы и расследования должностных преступлений никому нужны не были, поэтому всё замяли максимально тихо. А иначе... – вздохнув, покачала Оксана головой, – страшно даже представить. Двенадцать лет за такую мразь, это... Страшно представить!

Маринке тоже стало до оторопи жутко.

– Но теперь всё нормально? Точно?

– Да, – улыбнулась Оксана. – Если не считать того, что грозному бывшему оперу Иванову придётся какое-то время поработать простым охранником в ЧОПе. Правда, уже сейчас за ним держат хорошее место начальника охраны на нашем НПЗ, к весне оно освободится. Но до весны ещё нужно как-то дожить.

– Может, мне не ходить на курсы? Всё-таки экономия...

– Да нет, не думай об этом, лучше учись так, чтобы точно поступить. – Оксана поднялась и направилась из комнаты. – Здесь ведь дело не в зарплате, а в папе. Представляешь, каково ему уйти из милиции?

Маринка представляла. Вернее, нет, не представляла. Милиция была папиной страстью и жизнью, и во многом именно из-за его нежелания уходить из органов на менее опасную и более прибыльную работу, сбежала в своё время мама.

Сгребла в охапку Барса, зарылась лицом в его мягкое жирненькое пузо. Отожрался, разленился, оброс новой блестящей шёрсткой... А когда в начале ноября она подобрала его возле Данилиного подъезда – на него смотреть было страшно: тощий, подранный, с загноившимися глазами и огромной шелудивой залысиной на спине. Вцепилась в него тогда, как утопающий в соломинку, и притащила домой. Оксана с папой в брезгливом шоке потребовали выгнать его сейчас же, а она грудью за него – не отдам и всё!

– В задницу его ещё поцелуй! – наконец сдался отец и разрешил оставить.

Правда, потом, пока таскали кота по ветеринаркам , сами тоже дружно, всей семьёй, лечились от лишаёв. Но постепенно привыкли к нему, даже полюбили. Особенно душевно наладилось у них с папой – вместе ходили курить на балкон, вместе смотрели по ночам телек и одинаково балдели, когда попадали в руки к Оксанке.

И никто даже не догадывался, что эту наглую полосатую морду с гордой кличкой Барс, Маринка втихаря обзывает Хулиганом. В шутку, конечно, но...

В каждой шутке есть доля правды.

Маринка помнила их с Данилой последнюю встречу возле больницы. Его в который раз за последние три месяца побитое лицо, встревоженный при виде её собственных шишек взгляд. Дерзкий окрик в спину папе. Вот уж точно Хулиган. Упрямый, бедовый. Непримиримый.

Как целует Хулиган?

Дурацкая шутка, как заговорённая, засела в голове и каждый раз, когда Маринка спотыкалась об неё в мыслях, сердце замирало – горько, но всё ещё сладко. Как нежно-грубый поцелуй хулигана.

Первое время после всех тех событий она ненавидела Данилу едва ли не больше, чем вообще всех из той группировки, потому что они-то все были отмороженными чужаками, а вот он...

Но в какой-то момент уличила вдруг себя в том, что сама же и вешает на него всех собак. Нагнетает, создаёт образ чудовища... А по сути-то, ну что она знает, что имеет против него? То, что видела его однажды в компании некоторых из тех уродов? И что? Что это доказывает?

Она осознала это, внезапно проснувшись среди ночи. В последнее время ненавидела просыпаться по ночам – обычно в голову лезли дурацкие мысли «Если бы да кабы» и одолевала такая тоска, что редко когда обходилось без слёз. А в этот раз проснулась с таким тёплым светлым чувством...