Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай
Тьфу ты! И зачем я только о них подумала?
Сбросив с себя одеяло и натянув теплые вещи, я вышла на улицу. Задрала голову к сумеречному небу. Закрыл глаза. Вдохнула. Мелкая морось остудила лицо. Проказливая Каштанка не упустила момент и бросилась на меня с грязными лапами.
— Фу! — взвизгнула я, и собака осеклась.
Сделав губы трубочкой, я нагнулась к питомцу и протянула:
— Фууууууу, — звучало устрашающе. Ну, или максимально глупо.
Будучи в отличном расположении духа, я крутила большие пальцы у висков, опускаясь ниже уровня Павлика.
— Фууууууу.
Каштанка навострила уши и склонила голову набок. Похоже даже собака усомнилась в существовании моего интеллекта. Что ж, какая есть. И, да, я не только чихаю, покрываюсь сыпью, хнычу, но еще и радуюсь. Да-да, я умею это делать.
Когда-то в детстве, это было моим излюбленным занятием. Я радовалась солнцу, потому что могла болтаться на улице и бесконечно плескаться в бочке. Я радовалась дождю, потому что могла строить домики из покрывал и стульев, а потом бесконечно плескаться в луже. Я радовалась ветру, потому что он уносил моего воздушного змея высоко в облака. Я радовалась грому, потому что в эти моменты дедушка рассказывал про одноглазых русалок и пугал электрическими усами.
Дедушка.
С грустью осознав, что главные люди не присутствовали на празднике, я направилась на кладбище. Слишком давно я не уединялась в «любимом» месте, что было совсем на меня не похоже. Я менялась. Не внешне, а внутренне. Будто в мое чистое содержимое попала капля яда. Она отравляла все — кровь, сердце, душу, память. Все привычное вдруг стало непривычным; все незабываемое — забытым; все второстепенное — значимым, а аморальное — любимым.
Дожди размыли лесную дорогу, поэтому, я то и дело скользила на грязи, теряла равновесия, падала, поднималась и снова подала, кряхтела, но продолжала идти. Такое упрямство было для меня в новинку. И неспроста, ведь я стала старше, а значит — сильнее духом. Плакаться непозволительно, если тебе шестнадцать. Слезы, они для слабаков.
На кладбище было так тихо, что если бы Нинка начала жевать крапиву, я бы услышала ее за километр. Слабый дождь аккуратно касался земли, словно боялся потревожить матушку. Величавая луна отражалась на могильных плитках, освещая тонкую тропинку.
Меня бы ни за что не смутило кладбище, даже ночью, если бы на могиле моих родителей не показался черный силуэт. Сначала я притормозила, но потом любопытство взяло вверх над разумом и, мои ноги понесли меня к пугающему незнакомцу.
Он сидел на сырой земле и практически не дышал. И я могла бы спутать его с кем угодно, могла представит шубу с носом или же принять его за цыгана, но мое сердце автоматически распознало его.
Почему-то силуэт не удивился моему внезапному появлению и продолжал разглядывать пустоту.
— Что ты тут делаешь? — спокойно спросила я, усаживаясь рядом.
Тьму разбавила подожженная спичка.
— Пришел в гости, — невнятно ответил Саша, зажав в губах папиросу. — А что?
Меня возмутила его наглость. Он говорил уверенно. Не стесняясь.
— Не хочу тебя расстраивать, но ты ошибся адресом, Саша.
— Не ошибся. Я пришел к Федору, — воздух проткнула густая струя дыма. — И, я желаю остаться в одиночестве.
Негодование проплыло по моим венам.
— Что? Ты выгоняешь меня? Это могила моих родителей, забыл? Здесь лежит мой дедушка, не твой.
Саша смотрел перед собой. Он будто не замечал меня. Не хотел замечать. Казалось, если я закопаю себя в одной из этих могил — он даже глазом не моргнет.
— Иногда мне кажется, что я больше достоин тут находиться нежели ты.
Его заявление покоробило меня. Охладило. Обидело.
— Уверен, ты понимаешь, о чем я.
Не понимаю!
— За что ты так со мной? — из тысячи вопросов, лотерейным оказался только этот.
Саша усмехнулся, но ничего не ответил.
— Как я провинилась? Ты говоришь загадками, они сводят меня с ума. Справедливости ради, ответь. Мне надоело чувствовать ничем необоснованную вину. Черт, скажи, что я сделала? Пожалуйста, Саша, не молчи.
Он запустил пальцы в волосы и нервно посмеялся. Ему было смешно, а я была готова разрыдаться. Курил он, а задыхалась я. Он обжигал пальцы об уголек, а больно было мне. Он ненавидел меня, а я его любила.
— Тебе лучше уйти, — сказал он, потушив окурок. — Они придут. Очень скоро. Не думаю, что тебя захочется видеться с ними.
— Меня не волнуют они, Саша! Я хочу поговорить с тобой!
— Плевать.
— А мне нет. Я не уйду, слышишь?
В это же мгновение моя коса утопла в вязкой глине. За шиворот попала дождевая вода. Горло сдавила сильная рука, а в лоб вонзился стальной взгляд.
— Я сказал: «убирайся», — прорычал он. — Вон пошла!
Несколько капель дождя упало на мои веки, прежде чем я открыла глаза.
— Защищаешь? — хрипло произнесла я, впиваясь руками в липкую землю. — Не хочешь, чтобы я попалась? Волнуешься… Так почему душишь?
Окаменевшие черты лица выронились.
Черт, какой же он красивый.
Я могла бы оттолкнуть его, но зачем-то расслабилась. Я изучала каждый сантиметр его лица, дабы сохранить его в своей памяти. Спокойного лица. Агрессивные гримасы стали для меня привычными, а эта была редкостью. Снова закрыв веки, я запечатлела его таким — переживающим и растерянным.
— Уходи, Злата, прошу, — прошептал он. — Дурой не будь.
— Я и есть дура, забыл? — не сдавалась я.
Тежолое дыхание касалось моих губ. И хоть Саша держал свои ладонь на моей шее, задыхалась я совсем по другой причине. Страх, волнение, любопытство — как он дальше поступит?
Но, на его лице промелькнуло лишь сожаление.
— Поздно, — константировал он.
Послышались шорохи, и я тепрь конкретно напряглась.
Из лысых кустов выскочила беззаботная Каштанка и накинулась на нас с языком. Мрачный момент престал быть мрачным. Потому что лохматое чудище скинуло с меня Сашу и принялась умывать парня.
— Каштанка! — Далее Саша выругался. — Вот барбосиха! Хватит!
Приподнявшись на локти, я невесело хохотнула.
— Молодец, Каштанка. Давай, приведи в чувства этого скрягу.
Захватив шею собаки, Саша повалил питомца на землю.
— Против меня пошла, девочка? — парень игриво натирал кулаком макушку собаки. — Неверный выбор.
Объятая Сашей Каштанка наслаждалась вниманием. А Саша наслаждался нездоровой игрой. А я наслаждалась картиной, которая предстала перед глазами. Грязь так и липла нас. Мы походили на поросят.
— Ты проиграла. Умри, — приказал Соколов, и собака притворилась мертвой. — Отлично. Хорошая, девочка, — его пальцы разгладили жесткую шерсть.
Мне было шестнадцать, и я мечтала покрыться жесткой шерсткой.
— Вы только посмотрите, Соколов старший
