Ненастоящая семья - Мария Манич
Выталкиваю протестующих Костенко, Волкову и младшего Дроздова за порог и остаюсь наконец одна. В квартире тишина и пахнет Ромой. Пахнет домом и одиночеством.
Аккуратно вешаю свадебное платье на рейл с одеждой, обувь там же бросаю на пол и осматриваюсь. Первым делом проверяю холодильник. Мешок зелёных яблок и бутылка кефира — вот и весь ужин холостяка Романа Дроздова.
Усевшись на край дивана, принимаюсь ждать, нервно репетируя свою речь. Между прочим, понятия не имею, как начать с ним разговор. Сразу признаться в чувствах?
Или немного поскандалить для затравки?
Сложный выбор.
Должно быть я задремала, укрывшись толстовкой Ромы, потому что, открыв глаза, не сразу понимаю, где я.
В прихожей слышатся какая-то возня и усталый приглушённый стон. Приподнимаюсь на подушке и опускаю на пол ноги. Мне выйти его встретить? Или остаться ждать, сидя на диване?
Он будет рад? Или покроет меня трёхэтажным матом и выдворит за дверь? А может, просто наброситься на него с поцелуями, застав врасплох?
Пока я размышляю, Рома проходит в ванную и, судя по звукам, моет руки. Жду его появления, затаив дыхание и вцепившись в обивку дивана.
Дроздов появляется на пороге комнаты тёмными силуэтом и, прежде чем я успеваю обозначить своё присутствие, включает потолочную подсветку. Забрасывает руку за спину и избавляется от футболки, откидывая комок ткани в сторону. А потом смотрит прямо на меня, ощутимо вздрагивая всем телом.
— Твою мать, Лена Канарейкина! Так и заикой можно стать!
— Привет… — вскидываю руку вверх, перебирая пальчиками.
Глава 26
— Даже спрашивать не буду, как ты сюда попала, — бурчит Дроздов.
Мажет по мне сосредоточенным взглядом. Лицо усталое и жутко суровое. Боюсь-боюсь. Не уверена, что мой сюрприз пришелся ему по вкусу, но я никуда не собираюсь уходить. На дворе глубокая ночь. Не выпроводит же он почти жену на улицу?
— Чай будешь? Или кефир? — Поднимаюсь на ноги и сладко потягиваюсь. — Больше у тебя ничего нет. Футболка задирается, оголяя кожу. Покрываюсь мурашками и совсем не от холода.
— Освоилась уже? — хрипит Рома.
— Я же будущая хозяйка, мне положено, — пытаюсь пошутить.
Он смотрит на мой голый живот и, сглотнув, отворачивается, сам прикрываться не собирается. Его спина напряжена, даже мышцы подрагивают, плечи медленно опускаются. Дышит, мой хороший, успокаивается. На трапециях красные следы от рюкзака.
Весь день работал, затем долго добирался до дома. Устал. А здесь я.
Хочу преодолеть разделяющие нас метры и провести по отметинам ладонями. Растереть и предложить сделать массаж? Мнусь с ноги на ногу, не зная, что мне, блин, делать.
— Поэтому приехала? Боялась, что не явлюсь завтра в загс? Проконтролировать решила? Я же сказал, что буду там.
Резко повернув головой, кивает на чехол со свадебным платьем. Глаза красные и злющие, челюсти сжаты. Бесится. Опять. Думает, только пользуюсь им? Что мне только одно и надо?
Я мириться приехала, а не заводить его по новой. Покаяться, что всё осознала про свой длинный любопытный нос, и сказать, что хочу вернуть наши отношения, хотя бы к той вопросительной отметке, рядом с которой они балансировали несколько дней назад. Тогда, когда он запросто мог вломиться ко мне в примерочную и поцеловать. Не спрашивая разрешения и так, будто имеет на это право.
— Нет. Соскучилась, — отвечаю просто.
Сегодня говорить загадками я не хочу.
— Не дури мне голову, — отмахивается Рома.
— Я и не дурю, Дроздов. Посмотри на меня. Я не воевать пришла. Ты не отвечал мне на сообщения…
Рома замирает, сверлит недобрым взглядом. Оценивающе осматривает меня с головы до ног и обратно. На мне штаны для йоги и широкая футболка. Хотела бы соблазнить, встретила бы его в одном нижнем белье или совсем без него. Устроили бы ещё одну фотосессию.
Я делаю шаг вперед, а он смотрит на мои босые ступни. Поджимаю пальчики на ногах и заламываю руки.
Давай мириться… хватит быть букой.
Давай как раньше.
— Я отвечал.
Опустив подбородок, складывает руки на голой груди. В спортзале Дроздов поработал хорошо. Мои глаза то и дело сползают с его лица на идеальный рельефный пресс. Во рту собирается слюна, чувствую, как щеки начинают гореть. В этой квартире ужасно душно! Так и хочется сказать, чтобы прикрылся и не сбивал меня с правильных мыслей.
— Мне не понравилось. Отвечал как сухарь. Обычно ты не такой.
— А какой? Мягкий?
— Твёрдый!
Серьёзно смотрим друг на друга в полной тишине. Уголок губ Ромы нервно дёргается, он продолжает хмурить брови и старается казаться строгим и безразличным. Но я-то вижу, что уже начал потихоньку оттаивать.
— Так чай сделать? Я никуда не уйду, — предупреждаю сразу и, набрав в грудь побольше воздуха, начинаю импровизировать: — Буду ночевать здесь. Мы поговорим либо сейчас, либо завтра в шесть утра. Хочешь ты того или нет! Знаю, что не должна была лезть куда не надо — ты предупреждал! — и просить папу. Но ты сам подумай, я же не знала, как на самом деле обстоят дела. Хотела помочь… я не хотела вредить ещё больше. Прости! И дело не в свадьбе. Конечно, мне хотелось бы чтобы она состоялась, но даже если ты откажешься, я пойму! Потому что…
Извинения выходят корявыми и скомканными. Я так много хочу ему сказать. Признаться в чувствах. Разорвать фиктивный круг. Поверит ли он мне?
Делаю шаг вперёд, сокращая расстояние между нами, и быстро облизываю губы, собираясь продолжить. Дроздов часто моргает, словно его по голове мешком муки приложили, и прищуривается.
— Я… — мой голос дрожит.
— Делай чай. Я в душ, — резко произносит Рома, затыкая мне рот.
Рассеянно оглядывается, проводя ладонями по лицу. Берёт свежую футболку и идёт в сторону ванной.
Я остаюсь одна. Стою посреди огромной квартиры-студии и прижимаю ладонь к груди. Сердце отбивает все сто двадцать, работая на износ. Я собиралась признаться ему в любви. Он это понял. И
