Анна Берсенева - Гадание при свечах

– Да! – решительно выдохнула Даша, и в ее голосе прозвучал вызов. – Да, я жду ребенка и чувствую ответственность за его судьбу!

– И… чей же это ребенок?

Алексей почувствовал, как все леденеет у него в груди. Она ждет ребенка! Вот так, легко и сразу, произошло то, о чем он мечтал и что уже казалось ему несбыточным!..

– Вот что, Леша, не надо меня об этом спрашивать, – заявила Даша. – Я не хочу тебе отвечать.

– Почему же? – Глаза его сузились, все тело напряглось. – Почему же мне не поинтересоваться, от кого ждет ребенка моя жена?

– Давай будем считать, что я тебе больше не жена. – Голос у Даши стал еще спокойнее, интонации – еще яснее. – И почему я должна тебе отвечать?

– Да хотя бы потому, что мы с тобой прожили пятнадцать лет, и детей у нас не было. Значит…

– Ничего это не значит! – сказала Даша с неожиданной злостью. – Не было, потому что я не хотела, вот и все. И делала аборты, притом не раз. Что ты на меня так смотришь, как будто я государственная преступница? Как бы я растила этого ребенка, об этом ты подумал? Кем он был бы для меня при нашей с тобой жизни? Обузой, больше никем! А теперь я смогу обеспечить ему нормальную жизнь, и я…

– Все понятно. – Алексей не узнавал своего голоса. – Подавай на развод и сообщи мне, когда явиться и куда.

Тогда же, ночью, он уехал к товарищу и до утра сидел у него на огромной коммунальной кухне, вызывая косые взгляды соседей.

Он не мог поверить в то, что все это произошло наяву, а не в кошмарном сне. Даша, его жена Даша, девушка, которая была похожа на цветок и в которой до сих пор, спустя много лет, сохранялось хрупкое очарование юности! Конечно, он привык к ней, конечно, не было больше той обостренности чувств, которая была вначале. Но ведь все привыкают друг к другу, ведь иначе невозможно в жизни!

И главное, разве Даша уходила от него из-за того, что слишком к нему привыкла, разве она искала новизны ощущений? Нет, она ведь сама сказала, что не очень любит этого своего мексиканца… Она уходила потому, что так ей было удобнее, и по сравнению с этим житейским удобством ничего не значили ни прожитые вместе годы, ни любовь, ни привычка – ничего.

Да есть ли они вообще в жизни – любовь, привычка? Есть ли тот стройный и ясный мир, который воплощен был в Даше?

Да еще эти ее слова о ребенке… Если она не врала в сердцах, если правда, что она беременела от него раньше, – значит, и сейчас это может быть его ребенок? А почему бы и нет: помнится, Даша когда-то говорила, смеясь, что она не жадная и всем женщинам советовала бы рожать сыновей от ее Алексея – хорошие, мол, будут мальчишки, если в отца пойдут…

Алексей почувствовал, что не в силах выдержать этого последнего удара, окончательно разрушающего то, что казалось незыблемым.

Но надо было жить, и он жил и так дожил до сорока пяти лет.

Глава 3

Как ни странно, Марина совсем не боялась. То есть сначала она испугалась – когда Шеметов сказал, чтобы она не выходила из дому и не подходила к окну. Но потом, оставшись в одиночестве после отъезда охранника Толи, она совершенно успокоилась.

К окну она все-таки подошла: ведь было совсем светло, и ее силуэт не виден был с улицы. А ей хотелось еще раз взглянуть на подрагивающую гладь пруда. Ей вдруг показалось, что она уже видела это однажды, только забыла, когда…

Ночью Марина снова спала как убитая, без сновидений. И сама чувствовала, как хорошо это для нее, какое страшное напряжение отпускает ее душу.

Шеметов позвонил уже следующим утром, и голос у него был веселый.

– Ну, дорогая колдунья, зря мы с вами волновались! – объявил он. – Ничего особенного эта ваша магиня собой не представляет. То есть, я имею в виду, никакая серьезная сила за ней не стоит. Ну, кроме этих ваших нечистых и неведомых сил.

Про нечистые и неведомые силы он сказал так же весело и насмешливо, как и раньше говорил о них. Даже не видя его, Марина почувствовала, как смеются сейчас его глаза.

– Снова вы смеетесь надо мной, Алексей Васильевич, – укоризненно сказала она.

– Нисколько! – прежним тоном ответил Шеметов. – Мне доставляет удовольствие разговор с вами.

Марина слегка смутилась от этих слов, но тут же поймала себя на том, что ведь и ей приятно с ним разговаривать. Непонятно, почему – просто так.

– Но тогда, значит, я уже могу выйти отсюда? – спросила она.

– Ну конечно, – заверил Шеметов. – А вы опасались, не в тюрьму ли я вас запер?

Марина ждала, что он скажет еще что-нибудь. Но в трубке слышалось только его дыхание.

– Тогда… Алексей Васильевич, вы не передумали одолжить мне денег?

– Не передумал, – ответил он и снова замолчал.

Его молчание приводило Марину в растерянность. Что у него на уме?

– Но… Где же я вас увижу? – спросила она. – Вы заедете сюда, в эту квартиру?

– Нет, – сказал Шеметов. – Я предпочел бы встретиться с вами где-нибудь в другом месте. Может быть, мы пообедаем вместе?

– Как вам удобнее, – ответила Марина. – Только… Ведь у меня нет ключей…

– А вы захлопните дверь – и все, – сказал Шеметов.

«Действительно, – подумала Марина. – Ведь я сама говорила, что собираюсь уехать. И с чего я взяла, будто еще раз войду в эту квартиру?»

Ей вдруг стало грустно, она сама не знала почему.

– Когда мы встретимся, Алексей Васильевич? И где? – спросила она.

Назывался ресторан совсем по-райцентровски – «Якорь». Марина даже улыбнулась, прочитав это название над входом на Тверской-Ямской. Почему-то ей сразу представились пьяные компании, дым коромыслом, рыбьи кости на полу…

Но, конечно, ничего подобного здесь не было. Ресторанный зал, в который она вошла вслед за охранником Толей, напоминал не провинциальную забегаловку, а палубу старинного корабля. У входа встречала гостей огромная деревянная женская фигура с непроницаемым лицом, держащая в руке маленький парусник. Казалось, она сошла с носа настоящего корабля.

В зале стоял полумрак. Дневной свет едва проникал в окна, занавешенные коричневыми шторами, матово сияли шары на высоких металлических подставках, освещая белые колонны и черного дерева столы, покрытые белоснежными и голубыми скатертями.

Марина села за столик в глубине зала и огляделась. На минуту ей стало неловко: показалось, что ее платье выглядит слишком неподходяще для этой изысканной обстановки. Она ведь даже погладить его не смогла, потому что не нашла утюг, и только разгладила мокрыми руками.

Но тут же ее внимание привлекло чудесное мозаичное панно: парусники, плывущие по мерцающей воде, золотящееся небо, город, раскинувшийся вдалеке на берегу…

Марина всегда мало думала о своих нарядах, а в том состоянии неуверенности и тревоги, в котором она находилась с того самого момента, как Шеметов предложил захлопнуть дверь, ей и вовсе было не до этого.