Джудит Крэнц - По высшему классу

Она была не настолько глупа, чтобы считать, будто платит за вещь ее реальную цену, однако она настолько не походила на богачку, что могла торговаться до самой низкой цены, за которую продавец мог уступить товар без убытка для себя, и уходила с ощущением, что оба остались довольны друг другом — сделка прошла по всем правилам, и она вела себя как настоящая француженка.

Ясным прохладным апрельским утром 1981 года Билли выбралась с заполненного рядами лавок рынка Бирон, утомленная многочасовыми бесплодными поисками. Торговцы антиквариатом в предвкушении первых весенних туристов, легко расстающихся с деньгами, были сегодня на редкость несговорчивы, и она отреагировала на это с упрямством коренного жителя, оскорбленного тем, что его держат за простофилю в родной стране. Она купила только один крошечный флакончик из слоновой кости и теперь сидела в переполненном уличном кафе, потягивая кофе с рогаликом. Развернув покупку, Билли осторожно поставила ее перед собой на стол, чтобы полюбоваться хоть на эту малость. Она распустила пояс плаща, откинулась на спинку стула, вытянула ноги и принялась внимательно рассматривать флакончик. Тут вдруг она поняла, что вовсе не в восторге от своего приобретения. Вне всякого сомнения, вещица была старинной, но ее предназначение было неясно, впрочем, Билли это не очень и волновало. Пусть это будет память о ее свободе; вот она сидит здесь, человек без имени, не привлекает ничьего внимания, и это дает ей свободу — свободу быть частью толпы, где ее никто не знает, свободу быть чужой в чужой стране, но именно там, где она чувствует себя как дома. Так легко она давно себя не чувствовала, спокойно размышляла Билли, скользя взглядом вокруг. Чувствовать себя свободной — все равно что чувствовать себя молодой.

— Удивительно правильная форма, — раздался мужской голос из-за столика у нее за спиной.

— Это вы мне? — устало отозвалась Билли, не поворачивая головы.

— Да. Вы позволите рассмотреть поближе?

— Ради бога, — ответила она.

Незнакомец был американцем. Должно быть, турист. Билли обернулась и протянула ему бутылочку. Мужчина был высокого роста, на столике перед ним стояла пустая чашка из-под кофе. Он надел очки и стал медленно и внимательно ощупывать сужающийся кверху предмет. Потом повернул маленькую круглую пробочку, открыл и снова закрыл пузырек.

— Красота. Как вам удалось найти здесь китайский аптечный пузырек? Судя по пробке, в нем наверняка держали какое-то смертоносное снадобье.

— Вы коллекционируете флаконы? — спросила Билли, решив, что раз она провела четыре часа на самом большом рынке Парижа и ухитрилась купить пузырек из слоновой кости, который оказался даже не французского происхождения, то либо обладает каким-то тайным чутьем, либо совсем ничего не соображает.

— Коллекционирую? — Его низкий голос звучал задумчиво, иронично и несколько лениво. — От случая к случаю я собираю всякую ерунду, или, вернее, она собирается вокруг меня, но я ничего не коллекционирую. Я скульптор — меня заинтересовала форма этого флакона… в ней есть что-то удивительное.

— Пожалуйста, оставьте его себе, — вырвалось у Билли.

—Что?

— Правда… мне будет приятно. Вам он нравится больше, чем мне.

Он вернул ей флакон и покачал головой.

— Спасибо, крошка, спасибо, — не надо. Ты, по-моему, немного с приветом. И выглядишь такой измотанной, будто пробивалась в поисках этой штуки по траншеям ничейной земли. Ты не можешь так просто ее отдать. — В его голосе звучала уже не ирония, а забота.

— Кажется, я проголодалась, — сказала Билли, вдруг смутившись. Она слишком хорошо представляла себе, как выглядит со стороны.

— Я угощаю. Тебе сандвич с ветчиной или с сыром? А может, ты хочешь пирожное?

— Нет, спасибо, — автоматически отозвалась Билли. Пирожное! Еще не хватало!

— Ты не против, если я пересяду к тебе? Позволь, я хотя бы куплю тебе кофе. — Он встал и, не дожидаясь приглашения, пересел за ее столик.

Она так быстро съела свой рогалик, должно быть, умирает с голоду, подумал он. А еще — до смешного великодушная. Ведь явно туристка, работающая девчонка, копила целый год, чтобы приехать в Париж в апреле, а такая штучка из слоновой кости стоит не меньше пятидесяти долларов. Она что, не понимает, что лучше потратить эти деньги на приличный свитер, чем купить бесполезный пузырек, а потом подарить его незнакомому человеку? Скульптор в нем негодовал оттого, что столь прекрасное тело втиснуто в такую ужасную одежду.

Билли пила заказанный им кофе и искоса разглядывала его. Она никогда раньше не разговаривала в кафе с незнакомыми мужчинами, никогда не позволяла втянуть себя в беседу, даже тогда, когда жила в Париже двадцатилетней девчонкой. Тогда она была слишком застенчива, а потом бывала в Париже с Эллисом. Хотя для чего же еще существуют французские кафе?

Этот скульптор, так непринужденно назвавший ее крошкой, был заметно худ и чуть угловат. Лет под сорок. Густые темно-рыжие волосы были коротко подстрижены, что подчеркивало форму головы. Щеки у него были впалые, и ему шла эта благородная изможденность. Нос длинный, с горбинкой — в профиль он выглядел очень мужественно. Он снял очки в роговой оправе, которые надевал, чтобы рассмотреть флакон, и Билли увидела густые брови над глубоко посаженными серыми глазами, глядевшими на нее с легкой иронией. Даже вроде бы с насмешкой. У него были подвижные губы, и он выглядел человеком довольно добродушным, но таким, который в драке может постоять за себя. Более того, даже когда он просто сидел, его физическая сила настолько бросалась в глаза, что, возможно, порой он и сам нарывался на драку. С другой стороны, в нем было что-то от ученого, он был похож на профессора Гарварда, поняла вдруг Билли и вспомнила годы, проведенные в Бостоне, и надменных молодых людей, которые носили исключительно спортивные куртки, настолько поношенные, что они не сгодились бы даже для благотворительной распродажи. Потрепанный пиджак, рубашка и джинсы сидели на этом человеке так, что было ясно: это его повседневная одежда, а не маскарад специально для Блошиного рынка, но носил он их с изяществом. В нем было что-то хулиганистое, но, безусловно, он принадлежал к интеллектуальной среде.

— Сэм Джеймисон, — представился он и протянул руку.

Билли пробормотала слова приветствия, пожала ему руку и произнесла:

— Ханни Уинтроп.

Рассмотрев его повнимательнее, она решила, что не может признаться этому человеку, что она Билли Айкхорн. Любой американец знает это имя. Назваться Билли Орсини она тоже не могла, поскольку еще слишком недавно была известна под этой фамилией. Ханни[3] — так ее называли в детстве, и она ненавидела эту кличку, но ничего другого в этот момент ей в голову не пришло, а ей хотелось, чтобы он знал о ней только то, что видит сам. Ей было любопытно, каково разговаривать с мужчиной, который и не подозревает о длинном шлейфе богатства, который незримо, но и неотступно тянется за ней.

— Откуда вы, щедрая мисс Уинтроп?

— Из Сиэтла, — сказала Билли. — А вы?

— Округ Мэрин, неподалеку от Сан-Франциско. Вы здесь надолго?

— Да, наверное… у меня годичный отпуск… я — учительница. — Боже, зачем она это говорит! Она же почти ничего не знает об этой стороне жизни! Почему она не сказала, что работает продавщицей?

— Что ты преподаешь? — спросил он, пристально глядя на нее близорукими глазами.

— Французский?

— Это что, вопрос? Если да, то я не завидую твоим ученикам. Слушай, ты не обиделась, что я назвал тебя крошкой? Когда мы познакомимся поближе, я стану называть тебя Ханни, но сейчас… это как заклинание… как ласковое прозвище… будто мы давно знаем друг друга.

— Нет, то есть нормально, «крошка» — нормально. Я действительно преподаю французский. Поэтому годовой отпуск я провожу здесь. Но давай не будем об этом говорить… это никому, кроме меня, не интересно… Жизнь Вольтера, его время — занимаюсь в Национальной библиотеке… зачем это тебе? Ты живешь в Париже или приехал как турист?

— Сам не знаю, крошка. Я давно мечтал сюда приехать, а в этом году даже предпринял некоторые действия — снял мастерскую в Маре, рядом с площадью Вогезов. Назад возвращаться не хочу. Мне это место по душе. Жаль, правда, что я плохо говорю по-французски. Тебе, наверное, легко здесь. А я даже объясняюсь с трудом.

— Научиться говорить не так уж сложно, — успокоила его Билли. Она стянула с головы платок и стала поправлять примятые волосы. «Да я готова дать этому парню интенсивный урок французского арго, только бы он перестал молоть языком и затащил меня в койку».

— Ты не похожа на учительницу, — сказал Сэм Джеймисон и, к ужасу своему, почувствовал, что краснеет — проклятье всех рыжих, хотя он и считал, что избавился от него. — Ну и глупость я сказал, правда? — поспешил добавить он. — Как, собственно, должны выглядеть учительницы? Женщины терпеть не могут, когда мужчины отпускают подобные фразочки.