Татьяна Тронина - На темных аллеях
Но на старом пляже никого не было, не было вообще ни одной живой души, только желтый песок плавился под солнцем, а море лазурью набегало на него, пыталось остудить.
— Сиеста, — произнес я вслух, представляя сон Галарины, — сиеста…
Я свернулся калачиком под каким-то чахлым кипарисом и задремал.
Я открыл глаза, когда жара уже спала, когда уже наступил ласковый ранний вечер. Я не считаю себя особо чувствительным человеком, да и стыдно быть мужчине чувствительным, но эти ранние и тихие южные вечера всегда вызывали во мне какое-то ностальгическое настроение. Я искупался, надел наушники и лег на песок, уже потерявший свой дневной накал.
На закате, глядя на море, хорошо слушается только «Пинк Флойд» — со своей тягучей, бесконечной, замирающей музыкой. Я слушал «Пинк Флойд», глядел на море и ждал Галарину. И мне казалось, что день этот длится вечно, и что я вообще бессмертен.
В девятом часу солнце стало садиться за горизонт. Я знал, что скоро станет темно, но уходить просто так мне не хотелось. Вдоль берега шел какой-то местный. Местных всегда можно было легко отличить от отдыхающих. Вот и этот шел среди золота и лазури в темном потрепанном костюме, в бесформенных кирзачах.
— Эй, мужик! — крикнул я. Он остановился, посмотрел на меня строго. — Лодку достать можешь?..
Мы сговорились на сумме, примерно соответствующей бутылке портвейна в местном магазинчике. Но доверить мне одному лодку мужик не захотел, поставил условие — катать меня будет он сам.
Солнце уже село, но небо было еще розовым, когда мы в лодке отплыли от берега.
— Куда грести-то? — насмешливо спросил мужик.
— В море, потом обратно…
Было душно, жарко, над водой курился легкий туман. Если б спутник мой заговорил сейчас со мной, то я бы приказал ему немедленно повернуть к берегу. Но он молчал, смотрел куда-то в сторону — наверное, был человеком понимающим. Только плеск весла нарушал тишину, какой-то особенно громкий в этом тумане.
Было хорошо, слишком хорошо, даже подкатила какая-то грусть. Я подумал, что в Москве уже наступили холода, с середины августа началась осень. Я не хотел осени, я не хотел Москвы, я хотел только одного — жить здесь, у моря, и чтобы было вечное лето.
С моим молчаливым спутником мы катались долго, гораздо дольше уговоренного — до тех пор, пока не наступила ночь и лунная дорожка не перечеркнула волны надвое.
— Романтика! — с чувством сказал мужик, втаскивая лодку на берег. Я безоговорочно согласился с ним.
Дома никого не было. После недолгих раздумий я отправился в клуб, где гремела дискотека. На этих южных дискотеках в домах отдыха всегда собирался стар и млад — от грудных младенцев до глубоких стариков. Так и есть — среди трясущейся толпы я нашел свою маму с Наташкой и с Наташкиной маман, отплясывающих в одном кругу рэп. Я тоже немного поплясал с ними (причем Наташка строила презрительные гримасы и норовила повернуться ко мне спиной). Но Галарины на дискотеке не было, и я ушел.
Странно, я надеялся найти ее ночью, тогда как не мог найти ее даже днем. Я бродил среди домиков, в которых жили отдыхающие, и заглядывал в освещенные окна. Ее нигде не было, не было, не было…
Час ночи. Вконец отчаявшись, я побрел на заброшенный пляж. Я шел туда со странным чувством — ну, как будто я волшебник и все могу, вот стоит мне только захотеть — и я встречу там Галарину.
Было светло как днем — по небу плыла полная луна. На пляже никого не было, только что-то белое лежало на песке. Я подошел ближе — это была забытая кем-то простыня. Вот и все… Можно со спокойной совестью идти домой и ложиться спать.
Громко плеснула волна. Я оглянулся и увидел Галарину, идущую в воде посреди лунной дорожки. Она была одна, без одежды… Без купальника то есть.
Я поднял простыню, стряхнул с нее песок и протянул ее навстречу выходящей из воды Галарине. Она молча подставила мне плечи, закуталась и села на отмели. В лунном свете блестели капельки воды на ее волосах, блестели зубы, насмешливо блестели глаза. Я понял, что она меня узнала, что она вспомнила мою с Наташкой перебранку на этом пляже.
— Какая теплая ночь, — сказала она.
— Теплая…
Теперь, так близко, при лунном свете, она была еще больше Галариной.
— Если хочешь, посиди со мной.
Мы долго сидели молча, смотрели на море, на полную луну, на беспорядочную россыпь звезд вокруг нее.
— Сколько тебе лет? — спросила она.
— Семнадцать. Это не так ведь мало, правда?
— Правда. Я дала бы тебе больше. Ты очень красив. Та девушка… она твоя сестра?
— Нет, она мне никто. Никто.
— Это хорошо… Такая теплая ночь…
Потом мы пошли купаться. Меня поразило, как тепла была вода, даже горяча. Галарина по воде протянула ко мне руки, обняла меня за шею. Странная робость сковала меня. Я знал, что мужчины не должны себя так вести, что в таких ситуациях надо быть смелым и напористым, но во всем происходившем сейчас было что-то такое… Словом, я знал еще и другое — то, что я буду вспоминать об этой ночи всю жизнь, наверное, даже перед смертью.
— А мне двадцать два. Я старше тебя на пять лет.
— Ну и что. Женщины в среднем живут дольше на пять лет.
— «Они жили долго и умерли в один день…» — ты это хочешь сказать?
— Ага. Я женюсь на тебе.
Галарина сделала большие глаза и с размаху бросилась на спину, поднимая вокруг себя тучи брызг. Она смеялась так весело, совсем не обидно.
— Здрасте! — наконец смогла она выговорить сквозь хохот. — Ты же меня только день как увидел, ты же меня совершенно не знаешь!
— Нет, я знаю тебя уже тысячу лет… — Я подплыл к ней, поймал ее в воде, как рыбку, и стал рассказывать про Дали, про календарик над моей кроватью — там, в Москве.
— Так, значит, меня зовут Галариной?
— Да.
— Господи, как красиво! Сколько романтики в этом юном существе. Ни в ком не встречала столько романтики. А вдруг…
— Что?
— А вдруг ты и есть тот единственный мужчина… Тот единственный мужчина, с которым я могу быть счастлива? И что эта ночь — как подарок судьбы. Ну вдруг, вдруг?
— Я верю в это.
Потом, на берегу, мы кутались в мокрую простыню. Было холодно, весело и как-то особенно легко как тогда, когда знаешь, что впереди будет только хорошее. Мы легли на песок, еще хранивший тепло дневного солнца. Я хотел сказать Галарине, что со мной это в первый раз, но она прикрыла мне рот соленой ладонью…
На рассвете Галарина разбудила меня, молча показала мне свои руки, покрытые синими мурашками. И вправду, было жутко холодно, и не подумаешь, что это юг.
— Встретимся вечером, здесь же, — сказала она, — очень хочется спать.
