Светлана Демидова - Интерьер для птицы счастья
– Ну… найду место… У меня связи… почти везде… В конце концов, я экономист с высшим образованием, – не очень уверенно ответила она.
– Инга! Очнись! Какое высшее образование? Ты в институте толком и не училась!
– А ты? Ты ведь можешь мне помочь?
– Я не могу прочесть тебе заново весь институтский курс.
– Но… ты ведь на работе тоже не всем институтским курсом пользуешься, правда? – заискивающе глядя ему в глаза, спросила Инга.
– Правда. Только я уже собаку съел в том деле, которым занимаюсь. Я-то давно отчалил от телевидения! – уже с явным раздражением бросил жене Халаимов.
– И что же ты предлагаешь?
– Я предлагаю тебе не менять коней. Поздно уже.
– Знаешь, Володечка… – Голос Инги зазвенел на никогда ранее не слышанных им нотах. – Мне уже за сорок. Еще немного, и меня попросят и с телевидения.
– Брось! – сморщился Владимир. – Бери пример с Людмилы Марковны Гурченко. Чем старше, тем круче! Знаешь, мне кажется, что у нее жизненный процесс вообще пошел вспять. Может быть, мы даже станем свидетелями ее нового отрочества.
– Перестань! – взвизгнула Инга. – Я знаю, почему ты мне все это говоришь, почему так морщишься!
Халаимов ничего не ответил, сунул руки глубоко в карманы, что означало у него крайнюю степень раздражения, и отошел к окну.
– И почему молчишь, и почему отворачиваешься, тоже знаю! – не могла успокоиться жена. – Ты влюбился в ту инспекторшу… с волосами по плечи… толстую, как… как… корова!
– Она не толстая. Просто ты очень худая, поэтому тебе и кажется, что все остальные толстые.
– Нет, не кажется! Она толстая! Толстая! Толстая! – Инга уже рыдала в голос, некрасиво шмыгая носом и размазывая по лицу свою дорогую косметику.
Халаимов молчал, глядя в окно. Напротив него, на ветке тополя, сидел мрачный нахохлившийся воробей. Владимиру очень хотелось к воробью на ветку. Забиться бы к нему под рябенькое крыло и ничего не видеть и не слышать. И еще хорошо бы ни о чем не думать. Клевать себе крошки и хохлиться на ветке. Хотя, кто его знает, может, и воробьи думают о чем-нибудь… Например: когда же наконец кончится эта зима… Или: когда же перемрут все кошки…
Отплакавшись, Инга подошла к мужу и прижалась к его спине.
– Прости меня, Володечка… – попросила она. – Сама не знаю, что говорю… Я просто люблю тебя. Я именно сейчас это поняла, когда ты…
– Слушай, Инга! – резко обернулся к ней Халаимов. – Где ты была раньше с этим своим «люблю»? Ты ведь обскакала постели всех мужиков питерского телевидения! Чего тебя вдруг на меня поворотило?
– Но ведь и ты, Володя, не идеальный муж…
– А кто меня таким сделал? Я любил тебя и чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты спишь с тем оператором, который нас в Сочи снимал… Ведь тогда и трех месяцев с нашей свадьбы не прошло!
– Но ты же и сам… там… с Еленой, кажется…
– Да это же тебе с твоим оператором назло, чтобы не удушить его в припадке ревности! – Владимир отпихнул от себя жену, сел в кресло, положил одну длинную ногу на другую и невидящим взглядом уставился на носок своего потертого уже кожаного тапка.
– Ты прав, – согласилась Инга, зябко кутаясь в толстую пушистую домашнюю кофту, – все у нас было как-то не так… Но ведь… можно начать все сначала, а, Володечка?
Халаимов опять болезненно сморщился.
– Ну, Володя! Я знаю, что уже говорила это. Ну и что? Я могу повторить это еще сто раз! Давай начнем сначала, а? Нас многое связывает, мы хорошо знаем и понимаем друг друга, а эта инспекторша… она и не…
– Можешь быть на ее счет абсолютно спокойна, – перебил ее Халаимов, – она меня не любит.
– А ты… Неужели ты до такой степени…
– Я на краю, Инга… – горько ответил Владимир. – Мне кажется, что рушится мир, но почему-то никак не может раздавить заодно и меня…
– Ну… не надо так, Володя… – Инга села перед мужем на пол и обняла руками его колени. – Я сделаю все, чтобы тебе было легче. Я постараюсь, Володечка… Только и ты не отталкивай меня, пожалуйста!
– Мне некуда деваться, Инга. Все будет, как было… – И он с какой-то глупой надеждой отвернулся от жены к окну. Воробья на ветке уже не было.
– Нет-нет, так уже никогда не будет… – горячо зашептала Инга, коснувшись рукой красивого печального лица мужа и повернув его к себе. – Все будет по-другому! Вот увидишь…
Она поднялась с пола, села к мужу на колени и принялась целовать его так жарко и так нежно, что он не смог не откликнуться. При этом он думал о Саше, и жена знала, что он думает об «этой инспекторше», но считала, что постепенно сможет переломить ситуацию. Инспекторша далеко, а она, Инга, страстная и любящая, рядом. И она теперь будет любить своего Володечку так, что он забудет все те постели, которыми только что ее попрекал, а инспекторша… Инспекторша постепенно превратится в фантом, мираж, в красивое воспоминание…
Инга с удивлением ловила себя на том, что рада появлению в их жизни инспекторши. Ведь если бы не она, то знаменитая телеведущая могла бы никогда в жизни так и не понять, насколько ей дорог собственный муж. Жаль, что это не случилось раньше. Если бы раньше, то она родила бы Володечке еще одного ребенка и ни за что не стала бы отправлять его ни в какую раззолотую Англию. Она вообще села бы дома и стала домохозяйкой. И почему простые человеческие радости кажутся ценностью тогда, когда большая часть жизни уже прожита и почти ничего нельзя вернуть назад?! На что ей ее популярность? Разве она счастлива от нее как женщина? Что имела она ото всех своих неисчислимых связей? Даже какого-то особого, ошеломляющего новизной ощущений секса не было. Она, скорее всего, даже не сможет припомнить по имени всех, кто был допущен до ее сухого подросткового тела. И зачем все это было?! Разве ей было с кем-нибудь лучше, чем с собственным мужем?
Инга целовала своего Володечку – такие знакомые его губы, такие трогательные завитки волос у висков, и с трудом сдерживала слезы. Если он найдет в себе силы остаться с ней, она еще будет счастлива. Она перестроит всю их жизнь, и он забудет, что когда-то любил другую женщину.
Саша закрыла за собой всего лишь дверь инспекции, но ей показалось, будто она отрезала от себя всю свою прошлую жизнь. Ощущение было не из приятных. Она осталась в этом мире одна и к тому же без прошлого. О нем думать нельзя. Надо представить себя в состоянии амнезии, начать жизнь с чистого листа и без чьей-либо помощи. У Саши не было подруг, кроме Ольги. Вернее они, конечно, были живы и здоровы: и одноклассницы, и однокурсницы, но по причине своей природной замкнутости Саша не поддерживала с ними никаких отношений. Она даже не могла вспомнить, кто где работает, чтобы попытаться найти себе новое место через знакомых. Что ж, придется сходить на биржу и начать покупать специальные газеты. Не она первая, не она последняя…
