Ева Модиньяни - Наследница бриллиантов
Благодаря своей одержимости Соня достигла высочайшего профессионализма и стала одной из самых престижных моделей. Работа помогала ей заглушить в себе чувство неудовлетворенности, в котором она боялась признаться даже самой себе. Джулио, когда бывал в Милане, осыпал ее знаками внимания, но чаще его не было с ней — в Америке он проводил целые месяцы. Каждый раз она с нетерпением ждала его возвращения, которое, однако, приносило ей больше страданий, чем радостей.
Перед его последним отъездом Соня взяла с него слово, что в августе они поедут отдыхать в какую-нибудь деревушку на севере Европы, подальше от великосветских сборищ. Она уже считала дни до его возвращения. Отказываясь от всех приглашений, она проводила вечера дома, читая книги. В основном это были романы про любовь. Сейчас она читала «Унесенные ветром» и вспоминала мать, которая когда-то запрещала ей читать подобные книги, говоря, что они задурят голову. В этом была доля истины.
Боби соскочил с кровати и побежал к дверям, радостно виляя хвостом. Соня удивилась и, отложив книгу, внимательно следила за собакой. Вдруг ей стало страшно. Жильцы разъехались на лето, в доме она осталась одна, не считая портье. Судя по поведению Боби, за дверью должен был находиться кто-то знакомый, но Джулио обещал вернуться только дней через пять-шесть, во всяком случае, так он сказал, когда последний раз звонил. Поведение Боби все больше ее настораживало. Песик лег носом в дверь, положил морду на передние лапы и, продолжая вилять хвостом, с шумом втягивал в себя воздух. Соня открыла глазок и посмотрела: лестничная площадка была пуста. Однако Боби продолжал вести себя так, будто за дверью кто-то есть.
Соня позвонила портье. Тот ответил не сразу, сонным голосом.
— Кто-то поднялся на мой этаж, собака беспокоится, — взволнованно сказала Соня.
Портье стал уверять ее, что такого просто не может быть: входная дверь заперта, по домофону его не вызывали, сигнализация молчит.
— Если хотите, я могу подняться и проверить, но, может быть, Боби просто просится выйти?
Соня была уверена, что никуда Боби не просится, тем не менее решила одеться.
Как хорошо было дома, думала она, папа спал рядом, и она не прислушивалась к подозрительным шумам. Соня надела спортивные бумажные штаны, майку, летние матерчатые туфли и с Боби на руках села в передней на диванчик, поджидая появления портье. Загудел лифт, потом хлопнула металлическая дверь. Боби вдруг успокоился.
— Это я, Оскар, — услышала она голос за дверью и открыла.
— Я все проверил. Никого, конечно, нет и не было, можете быть абсолютно спокойны.
— Подождите меня минуточку, я все же выйду с Боби, — неожиданно для себя решила Соня. — Может, ему и вправду надо прогуляться?
Было уже больше двенадцати. Соня спустилась с портье на лифте и вышла в духоту полутемной пустынной улицы. Бессознательно она пошла в сторону улицы Бильи; довольный незапланированной прогулкой, Боби трусил в двух шагах от нее. Вскоре показался дом де Бросов, и Соня увидела женщину, которая, отпустив такси, направилась к воротам. Это была Федерика Ровести, Соня сразу же ее узнала. Удивленная, заинтригованная, Соня поспешно вернулась домой, не обратив внимание на недовольство собаки, которой явно понравилась ночная прогулка. Влетев в квартиру, Соня бросилась к телефону и набрала номер Джулио, моля бога, чтобы ей не ответили.
— Слушаю, — раздался в трубке голос Джулио, и она медленно нажала на рычаг.
Соня пошла в кухню, налила себе молока, сделала несколько глотков, потом отправилась в кабинет, нашла в телефонной книге Джулио миланский телефон Онорио Савелли и набрала номер. Долго никто не снимал трубку, наконец резкий мужской голос сказал:
— Слушаю, кто говорит?
— Это Соня Бренна, — ответила она.
— Здравствуй, дорогая, — голос тут же изменился.
— Я согласна крестить твой танкер. Прости, что поздно звоню, я думала, тебе будет приятно это знать. Но мне надо кое-что выяснить. Ты не возражаешь, если я сейчас приеду?
ГЛАВА 22
Обнаженный Онорио показался ей не таким красивым, как Джулио. Не было в нем и той утонченной чувственности Джулио, которая сводила ее с ума в минуты их близости. Опыт и прирожденное чутье безошибочно подсказывали Джулио, какие ласки доставляют ей самое острое наслаждение. Онорио, не заботясь об ответной реакции Сони, набросился на нее с долго сдерживаемой страстью и овладел ею почти сразу, на правах безраздельного хозяина. То, что произошло, не было похоже ни на неуклюжую назойливость ее неопытного мужа, ни на деликатность глубоко страдающего любовника. Это получилось просто и естественно, как в природе, которая сохраняет гармоническое равновесие, давая и беря одновременно.
Соня шла к Савелли, уязвленная ревностью, потрясенная предательством; она хотела отдаться ему назло Джулио и была готова принести себя в жертву, но никак не ожидала, что получит от этого удовольствие. Поэтому ее поразило незнакомое, новое чувство, которое она испытала. Наконец-то она освободилась от детского наваждения, от угольщика, который явился ей в первую брачную ночь и потом даже с Джулио не оставлял наедине.
Сейчас она лежала умиротворенная, спокойная, и каждая клетка ее тела хранила память о только что испытанном наслаждении. Онорио протянул к ней руку, и от его властной ласки в ней снова начало зреть желание.
— Опытной любовницей тебя не назовешь, — сделал вывод Онорио, — но это не безнадежно. Материал первоклассный, лепить будет одно удовольствие.
— Тебе, похоже, не грозит умереть от скромности, — сразу же нашлась Соня. — Зато из тебя джентльмена не слепить, сколько ни старайся.
— Тут ты права, моя дорогая, я из другого теста. Быть джентльменом — удел безвольных и безмозглых ханжей, у которых ничего своего за душой. Я на таких за жизнь нагляделся, все они передо мной на брюхе ползают. Я же родился в бедности и всего добился сам, с помощью вот этого, — он выразительно постучал по лбу. — А у женщин добивался успеха вот этим. — И самодовольно показал на предмет своей мужской гордости, уже готовый подняться для нового всплеска любви.
Соня соскочила с кровати и, стоя перед ним обнаженная, сказала с искренним возмущением:
— Знаешь, твоя вульгарность просто ни в какие ворота не лезет!
Машинально обведя глазами комнату, она лишний раз убедилась, как безвкусен ее владелец. Необъятное квадратное ложе, покрытое черной шелковой простыней, больше подошло бы для военных учений, чем для сна. Стены, затянутые серым дамастом, были увешаны не сочетающимися друг с другом картинами, которые роднила лишь их баснословная цена. В двух огромных и особенно безобразных Соня узнала руку испанского модерниста Антонио Тапиеса. В углу, совсем не на месте, стояла великолепная античная Венера.
