Елена Колина - Барышня и хулиган
Кстати, помнишь наш разговор в аэропорту? Я была не права, считая, что Гордон будет спать со мной по субботам. Это для него слишком часто! Я думала, может, он тайный голубой, но точно нет. Он нормальный, только вялый, работает много и собирается работать еще больше.
Я не думаю об Андрее, потому что не хочу! Нам, беременным, это вредно! Если серьезно, я почувствовала облегчение, что мне больше не надо думать, что он думает, что я думаю… и так далее! Никогда не люби таких сложных мужчин! (Это я уже шучу.)
Ну а теперь перехожу наконец к единственно интересной мне теме и собираюсь очень подробно рассказать тебе, как я себя чувствую и что происходит у меня в животе!!!..
.
12 апреля 90.го г.
Дашка.зараза!
Ты уже была у Юли? Видела фотографии лучшего в мире ребенка? Гордон настоял, чтобы его тоже назвали Гордоном. Глупо, правда? Ему хочется иметь Гордона Рэнсома.второго! Ничего, буду звать его Гошей, как в нашем любимом фильме. Можно Гогой, можно Жорой! Ты представляешь, мой сын — whiteamericanprotestant!
А Юля как-то сдала за этот год, правда? Ты ее навещай, представить страшно, как ей одиноко.
Гордона повысили, он теперь получает пятьдесят тысяч, это очень неплохо для нашей дыры! Головной офис «Проктер—энд-Гэмбл» представляет собой две сиськообразные башни, он шутит, что работает в женской груди. Каждый день так шутит, уходя на работу. И это еще вершина его юмора, представляешь?! Швырну в него ботинок и скажу, что у нас, русских, так принято!
Не скучаю по Ленинграду, по садику на Некрасова, по дому, как заскучаю, съезжу в центр, у меня там в бутике подружка русская завелась.
А про Андрея ты что-нибудь знаешь? Дашка!..
2 января 91.го г.
Дашка, дорогая!
…Мне повысили зарплату! Я приеду в этом году в отпуск с Гошкой! Гордон обещал меня отпустить! Приеду, приеду!
5 февраля 91.го г.
Маринка, американская вонючка, я скучаю по тебе!
…Вчера очень весело делили продукты с Игорьком и девушкой, с которой он сейчас живет. Жаль, что ты не видела эту сцену: килограмм гречки нам, килограмм гречки им, курицу им, курицу нам, печенье «Мария» им и нам. Все разделили, сварили курицу с гречневой кашей, выпили чай с печеньем.
На следующий день пошли к Игорьку, угостились у него курицей с гречневой кашей. Олег смеется, говорит: «А печенье давайте сухим пайком!»
…Пришли мне из Америки вермишель и рожки! Можешь сразу отварить! А если серьезно, то довольно странно, когда есть деньги, но нет продуктов!..
15 октября 91.го г.
Маринка, привет!
…теперь путч кажется просто фарсом, а тогда было очень страшно. Олег с Игорьком ушли на Исаакиевскую такие довольные, как будто им по восемь лет и им разрешилидо ужина поиграть в войнушку. Только они вышли, по радио передали:
«Просим всех мужчин выйти на площадь, к городу подходят танки!В Москве уже есть первые жертвы». Представляешь? Я сижу, плачу и думаю, что никогда их больше не увижу…
19 сентября 93.го г.
…В этом году не вышло, мы ездили в Мексику, обязательно приеду в следующем! Это уже точно!..
23 ноября 93.го г.
Маринка, дорогая!
…Фирма сохранилась, и даже вполне успешно. Олег с Игорьком не поссорились и не надоели друг другу в качестве компаньонов. Как ни странно, они очень нежно дружат. Игорек занимается теперь еще и своим отдельным бизнесом. Мне неинтересно, чем именно, я понимаю только, что там очень большие деньги. Олег говорит, что сейчас наступило его время. Судя по тому, что я слышу, наш Игорек и правда миллионер. Это смешно и показательно, если вспомнить, каким он был всегда жалким облезлым котом! Помнишь, как мы к нему относились? Брезгливо и пренебрежительно, правда?А теперь он живет с нами одной семьей..
.
— Приветствую моего Мумзеля в аэропорту города-героя Берлина! — Женька, такой же щуплый и сутуловатый, как несколько лет назад, попытался приподнять Дашу. Он был подстрижен так, как много лет стриг его один и тот же мастер в салоне на Литейном, длинная прядь на лбу, короткие виски и высокий затылок, только светлый мальчишеский хохолок приобрел теперь оттенок западной небрежности.
— Ты совсем не изменился, Женька…
— А ты что, ожидала увидеть толстого негра преклонных годов?
Пытаясь скрыть смущение, Даша весело ответила ему в тон:
— Я путешествую по миру с котлетами твоей мамы. Она показала ему аккуратно упакованный Евгенией Леонидовной пакет. В пакете действительно были домашние котлеты, пирожки с капустой и творог с Кузнечного рынка.
— Прямо здесь будешь есть? Давай вот тут, у багажного отделения примостимся, и я тебя покормлю. Открывай рот! — сказала она, вытаскивая из пакета котлету и ощущая, как по лицу расплывается давно уже не использовавшаяся идиотическая улыбка. Обнявшись, они пошли к выходу.
Германия не казалась достаточно далекой для переписки страной, и они почти не писали друг другу, но, соблюдая очередность, перезванивались каждую неделю. Раз в неделю Даша, раз в неделю Женька.
— Ты, Мумзель, не чинись звонками, звони мне вне очереди, а лучше приезжай навестить своего Мумзеля в Европе, — убеждал ее Женька.
За несколько лет Даша научилась жить без него, как человек без некоторой части тела, отсутствие которой позволяет ему нормально функционировать, но делает ущербным восприятие мира. В Дашином мире остался правильный взрослый смех обычным, всем понятным взрослым шуткам. Многолетняя привычка делить с ним пополам окружающую жизнь превратилась теперь в почти непрерывный внутренний диалог. «Это надо рассказать Женьке, и это тоже, и еще вот это! — думала Даша и спохватывалась: — Ах да, это невозможно! Тогда слушай!..» — обращалась она к нему. Пошлая фраза «он жил в ее душе», оказывается, скрывала в себе сокровенный смысл. Именно там, в ее душе, вольготно, как на собственном диване, и расположился Женька со своей вечной полуулыбкой.
— Слушай, Мумзель, а давай я тебя сдам! — предложил он.
— В камеру хранения или сразу в зоопарк? — рассеянно поинтересовалась Даша, привыкая к радости видеть Женьку. Она держала его за рукав и время от времени пощипывала, чтобы убедиться, что он рядом.
Общежитием для эмигрантов из бывшего Союза служил бывший детский лагерь на окраине Берлина. Люди жили в лагере от года до трех. Присматривались к стране, поучивали немецкий, получая вспомоществование от немецкого государства и спокойно ожидая своей очереди на квартиру.
