Первый/последний - Тори Ру
Меня мутит от оглушающего чувства потери, от фантомного страха и неопределенности, от яркого солнышка, выжигающего глаза.
Семеню за Костей через запущенный сквер, и вид его широкой, обтянутой серым пиджаком спины на фоне привычного умиротворяющего пейзажа кажется кадром из дурного сна. Костя оборачивается, заискивающе заглядывает в лицо, утирает пот со лба и, убедившись, что я все еще тут, шагает вперед.
Раньше при встрече он почти сразу начинал психовать, но сегодня отлично держится — может, мое бегство и долгая разлука действительно заставили его многое переосмыслить?
Ладони саднит от моих собственных ногтей, вонзенных в кожу, в груди печет и ноет — я уже жалею, что не объяснилась с Владом и позволила ему уйти. Боевой настрой сошел на нет: кажется, Костя и впрямь приехал с миром, и моих жертв не требовалось.
У стеклянных дверей ТРЦ стоит мама — в шикарном плаще, лаковых ботильонах, с огромной дорожной сумкой на плече. После кафе она наверняка посетила пару магазинов и не отказала себе в обновках. В этом вся моя мама...
Завидев нас, она бежит навстречу и, окутав меня теплым облаком духов и воспоминаниями о безмятежном детстве, крепко обнимает.
Я поклялась ее не прощать, но невыносимо соскучилась — все установки летят к чертям, и я едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься.
— Ну и перепугала же ты нас, — мама отстраняется и с пристрастием оглядывает мое каре, неприкрытую шею и не самый крутой спортивный костюм. — Я чуть с ума не сошла, когда ты перестала отвечать на звонки! Как же хорошо, что Костя тебя отыскал и любезно согласился составить компанию! Как ты? Где живешь? Твои д-друзья часто тебя навещают?
Ее неизменное восхваление Кости действует отрезвляюще, к тому же, я знаю, кто подразумевается под словом «друг», и окончательно замыкаюсь в себе.
— Все нормально, мам. Мне просто нужно было о многом поразмышлять.
— Ирина Львовна, думаю, Эрика сама нам все покажет, — Костя включает режим заботливого мальчика и до зубовного скрежета выбешивает. — Золотце, мама устала с дороги. Зови на чай.
Его блестящая идея активно мне не нравится, но мама цепляется за нее, как репей за одежду — эти двое всегда демонстрируют потрясающее единодушие, и я все равно окажусь в меньшинстве.
В сердцах пинаю мелкий камешек и сдаюсь:
— Окей. Проедем три остановки на маршрутке, или предпочитаете пройтись пешком?
Мама вручает Косте багаж, подкрашивает губы и настаивает на прогулке.
***
Затаив дыхание, я с самых дальних подступов мучительно всматриваюсь в глубины двора — надежда, что Влад ждет меня там, разгоняет пульс, но тут же тонет в горькой досаде: его нет, сломанная скамейка пуста.
Скорее всего, Болховский и в курилку заявлялся не по мою душу.
Впускаю незваных гостей в подъезд, провожаю на второй этаж и молча распахиваю железную дверь.
Костя, чье присутствие в этой квартире я боялась даже вообразить, галантно помогает маме снять плащ, вешает его на крючок и с видом короля проходит в комнату. Смятение в его бесцветных глазах сменяется торжеством. Мама ахает:
— И это ты называешь нормальными условиями, Эрика?
— Да, тут вполне комфортно. Что-то не так?
— Да все! Начиная с ремонта и заканчивая старой мебелью!..
— Если ты велик, будь скромен... — брякаю любимую присказку Влада и выдвигаю в центр комнаты два обшарпанных кресла. — Будьте как дома. Сейчас приготовлю бутерброды и чай.
Проигнорировав приглашение, Костя хмыкает и садится на диван — на тот самый диван, где мы с Владом совсем недавно переспали.
Жаркое, острое, но очень приятное чувство — непослушание — щекочет сердце. Щеки горят. Как же, черт возьми, жаль, что я навсегда потеряла этого странного, невесомого, неземного парня...
Плетусь на кухню и наполняю чайник. Нарезаю батон и сыр, приношу поднос с едой на письменный стол и опускаюсь на стул. Мозг работает в аварийном режиме.
У меня туго со спальными местами. Мама ляжет рядом, а Костю можно разместить на раскладушке. Стоит заранее приготовиться к тому, что утром он будет выговаривать мне из-за затекших боков, изводить и унижать, но я вовремя одергиваю себя: не будет! Я больше не позволю этому случиться.
Мама не может усидеть на месте — перехватывает кусочек сыра, восхищается орхидеей и делает миллион ее снимков с разных ракурсов.
Костя в отчаянии держит у носа платок, но я не спешу его спасать — загадочная аллергия на орхидеи появилась у нашего мальчика сразу после того, как я сказала, что люблю именно эти цветы, а не подаренную им хризантему.
Атмосфера искрит от напряжения, вязкий и густой воздух не насыщает легкие.
— Золотце, а можно в душ? — Костя не выдерживает первым — грузно поднимается, достает из сумки пакет с вещами и, безошибочно угадав направление, отваливает в ванную.
***
Как только за закрытой дверью раздается шум воды, мама, увлеченно умилявшаяся растением, подскакивает ко мне, протягивает какую-то скомканную бумажку и в ярости шепчет на ухо:
— Это еще что такое? Немедленно выброси! — немало офигев от внезапной перемены ее настроения, перенимаю бумажку, разворачиваю и опознаю административный протокол; мама бьется в тихой истерике: — Где парень, о котором ты мне говорила? Во что он тебя втянул? Моя дочь в ментовке, в пьяном виде... Уму непостижимо! Да еще и эта мерзкая записочка!.. А если бы Костя ее заметил?!.
Нарастающее раздражение отдается болью в виске, но я выдаю безмятежную улыбку — совсем как Влад. Он умеет быть выше обстоятельств, к нему не липнет грязь, и я пробую перенять у него эту суперспособность.
— Он меня кинул, мам. Как в твоей любимой кринжовой поговорке: поматросил и бросил.
— А это что? — мама косится на едва заметный засос, но я не заморачиваюсь:
— Укус. Вампира...
— Почему ты никогда не слушаешь меня, пустоголовая?! — мама в шоке и не выбирает выражений. — Сначала я думала, что ты сгоряча соврала о его существовании, но теперь понимаю: не зря Костя не находил себе места! Эрика, блин. Как можно променять давние, серьезные, надежные отношения на интрижку с каким-то подонком и хлыщом?!
— Ты учила, что чел с хорошей родословной не может быть подонком, — я виновато склоняю голову. — Но я познакомилась с ним уже здесь, так что твоя
