подарок для бывшего (СИ) - Романовская Ирина
Воронцов нежно поглаживает меня по спине, успокаивая. Но я чувствую как он сам дрожит, чувствую как он переживает говоря все это.
– Когда ты пришла и сказала, что беременна, я не поверил. Вернее, не захотел ломать свои многолетние убеждения, не захотел переворачивать собственную голову. Проще было навесить на тебя миллион ярлыков: измена, подстава, ложь; чем поверить в свалившееся счастье. Тем утром я понял, что драк, хотел поговорить с тобой, хотел извиниться. Но ты сбежала.
– Я не смогла бы ещё раз услышать, что ты мне не веришь. Это окончательно размазало бы меня по асфальту. Меня и маленькую кроху, которая зародилась во мне. А я не могла допустить этого. Не могла, понимаешь?
– Прости меня, Вера, прости, если сможешь. Дай мне шанс. Один единственный. Я сделаю все, что скажешь. Просто позволь мне быть рядом. Разреши любить тебя, любить вас. Ты не пожалеешь, Вер. Я клянусь тебе.
– Не знаю. Вряд ли я смогу.
– Не сможешь? – Костя отклоняется назад. Смотрит на меня нахмурив брови. Выглядит сосредоточенным и через чур серьезным. Таким, как я его помню.
Но вот глаза у Воронцова уже совершенно другие. В них плещется теплота, в них присутствует нежность.
Мелкие морщины у внешних уголков мужских глаз стали глубже. В этих неглубоких бороздках будто пролегла горечь сожаления о потерянном времени.
Не знаю как объяснить Косте, что я чувствую, о чем думаю, за что переживаю в данный момент
Мои сердце и разум, в эту саму, минуту, боятся друг с другом. С каждым раундом этой битвы меня кидает из крайности в крайность.
Помня до сих пор, как было больно той ночью в больнице, как было страшно от мысли, что вот-вот потеряю ребенка, все мое нутро жаждет поставить жирную точку в отношениях с Костей. Чтоб больше никогда, ни за что на свете не испытать этих выжигающих чувств вновь.
Но затем на смену горькости и отчаянию перед глазами всплывают воспоминания счастья, где нам с Воронцовым было хорошо вместе. Как мы вместе веселились на гонках, как целовались в душе, как он спас меня от зазнавшегося мажора и тому подобное. На волнах счастливой эйфории жирная точка в сознании уже готова смениться на запятую.
А уж когда я вижу с какой теплотой Костя смотрит на Женьку, когда слышу с каким трепетом он с ней разговаривает – вообще готова убрать все знаки препинания между нами и мечтаю перевернуть больничный лист на другую, светлую, чистую страницу.
Снова сжимается сердце в груди. Боль никуда не исчезла.
Массирую пальцами ноющую грудную клетку, вывожу знак бесконечности на теле.
– Я буду честна с тобой, Кость, как и раньше. Я вряд ли смогу просто взять и согласиться на отношения. Без оглядки на прошлое, без упреков. Не смогу. Во всяком случае сейчас.
– Значит «нет»? Я тебя понял. Как скажешь.
Костя встает с плетёного диванчика, оставляя мня без своих горячи и таких крепких объятий. Подходит к детской коляске. Осторожно гладит спящую дочь по волосам.
А у меня мороз по коже. Не хочу быть одна. Не хочу вновь ощущать эту пустоту без него. Злюсь.
– Понял он все. Как же. – громче, чем надо я ворчу себе под нос.
– Ты о чем?
– Не важно.
– Ве-е-ра! Говори.
– Да как ты можешь утверждать, что понял меня, если я сама себя не понимаю? Мне хочется одновременно нежно обнять тебя и с остервенением придушить.
– Придушить?
– Ага. А потом взять и закопать твое бездыханное тело во-о-он под тем деревом. За то, что так быстро сдался. За все те ночи, когда я плакала от бессилия. За те часы, когда я боялась не справиться с маленькой Женькой на руках. За те месяцы, когда дочь не знала родного отца. За те несправедливые слова, тобою сказанные в прошлом. За боль, за обиду.
Мой раздраженный голос переходит на хрип. Слезы душат гортань. Выплеснуты слова лишают сил. Ноги становятся ватными, меня слегка пошатывает.
– Я злюсь на тебя, Кость, что сделал из меня тряпку. Несмотря на твою нелюбовь, невзирая на невзаимные чувства, все равно хочу, чтобы...
Вновь оказываюсь в крепких объятиях Воронцова. Отчаянно хватаюсь дрожащими пальцами за его футболку. В глазах все расплывается от избытка чувств.
Только не отпускай. Прошу, не отпускай.
Мокрым носом утыкаюсь в мужскую грудь и издаю измученный всхлип.
Моя рана прорвалась. Мои страхи обнажены. Чувства как оголенные провода.
Костя гладит меня по спине, по волосам.
– Кто тебе наплел эту чушь про не взаимность?
Поднимаю подбородок повыше, смотрю на Воронцова снизу вверх. Тону в его взгляде. Несмело пожимаю плечами и смущенно отвожу глаза в сторону.
– Я сама. – еле слышно отвечаю я и одновременно икаю. – Ой!
– Глупышка. – Костя целует меня в висок и опять прижимает к себе. – Моя любимая глупышка. Не приезжал бы я ежедневно, если б внутри все было ровно. Не игнорировал бы твои фырканья и отвороты, если бы в моей груди было наплевать. Не было бы никакой турбазы, Вер, если б я ничего к тебе не чувствовал.
– Ты для Женьки старался.
– Это ради вас. Не принижай себя, Вер. Трепет и нежность по отношению к дочери, никак не ущемляет и не принижает моей любви к тебе. И не смотри на меня так. Да, я люблю тебя, Литвинова Вера!
Бабочки в живот сделали дружный вздох и попадали в обморок. Если бы не крепкие руки Воронцова, то я бы приземлилась где-то рядом с крылатыми насекомыми.
Ущипните меня. Укусите. Пните.
Хочу удостовериться, что я точно сейчас не сплю. Кто-нибудь поверните таймер машины времени на пару минут назад. Хочу еще раз услышать все, что сказал Костя. Хочу запомнить этот момент. Хочу записать это признание в дневнике собственной памяти.
– Вера? Ау? Ты здесь еще?
– Прости. Я не расслышала. Можешь повторить все, что сказал после слов «не смотри на меня так»?
– Все ты слышала, врунишка.
– Тебе что жалко повторить, да? – смешно дую губы, изображая обиду вселенского масштаба.
– Ох и сложно с тобой будет, Вера Андреевна. Не знаю, смогу ли справиться с такой молодой строптивостью.
– Уже пасуешь, Воронцов? Тю. А еще совсем недавно, помнится, ты был готов на все ради нас.
– Сейчас я покажу тебе, на что готов в данную минуту. Пощады не жди, дерзкая.
Костя сильнее прижимается бедрами ко мне, давая прочувствовать животом всю твердость его намерений.
Он покрывает своими губами мой рот, не давая и слова против такого «аргумента» вставить. Подхватывает меня под ягодицы и поднимает вверх. Не оставляет и шанса отвертеться. Мне остается лишь покрепче обнять руками плечи любимого мужчины, а ноги скрестить на его талии.
– И я тебя люблю. – шепчу уткнувшись носом в его шею.
Это какое-то безумие. Мы сошли с ума. Едва наши рты соприкоснулись, то мы забыли обо всем на свете. Забыли где находимся, зачем мы здесь и почему.
Главное – это мы, наше единение. Главное – это язык наших тел. В каждом прикосновении, в каждом поглаживании, в каждом поцелуе столько невысказанного, столько необходимого, столько важного.
Через смелые жесты наполняем друг друга. Через сбитое дыхание воскрешаем друг друга. Через жаркие поцелуи говорим о взаимности.
Наши тела дрожат, и не только от страсти. Нам волнительно думать о будущем. Никто не может дать никаких гарантий, что мы будем вместе и до самой старости. Но именно сейчас мы хотим рискнуть. Хотим попробовать. Хотим начать жизнь с белой страницы, с нового абзаца.
Костя осторожно ступает на порог деревянного домика. Целует меня легонько в нос, а рукой тем временем за моей спиной пытается нащупать дверную ручку.
В груди пожар, в животе ураган. Не терпится слиться с этим мужчиной в одно целое. Но у нашей дочери, свои планы на этот счет.
– А-а-а-а! – кричит из коляски проснувшаяся Женя.
Мы с Воронцовым начинаем одновременно смеяться.
– Что ж. Вот и сказочке конец.
– Придется отложить показательное «выступление» до...
– До твоего возвращения из командировки. – Озадачив Костю, я быстро спрыгиваю с его рук на землю. – Да, все именно так, Воронцов. Под одно одеяло пойдем только после твоего приезда.
