Сожги венец безбрачия - Евгения Халь
Я оттолкнула его.
– Не смей! Не смей мной манипулировать!
– Уже посмел, – он снова обнял меня и прижался губами к моему рту.
Я не смогла его оттолкнуть. Просто замерла в его руках. Мои ноги дрожали, а тело было не в силах сопротивляться. А он всё целовал меня. Что я делаю? Я сейчас снова натягиваю на голову венец безбрачия, который пыталась сжечь. Матвей просто играет! Он снова манипулирует мной, а потом уйдет. Я ведь с ума сойду.
Я вырвалась из его рук.
– Зачем ты мучаешь меня, Матвей? Кто я для тебя? Лекарство от скуки? Дурочка, которой можно крутить, как хочешь? Управлять, манипулировать, а потом просто бросить, когда надоест? Сколько мы продержимся вместе? Неделю? Месяц? А что потом? Ты просто исчезнешь, как все те, кто был до тебя. Нет, со мной так нельзя! Хватит уже! Тех я не любила, а тебя…
– А меня? – его голос прозвучал глухо и даже слегка задрожал.
– Не люблю, но… почти… близка к этому. Чёрт! Это так убийственно похоже на любовь, но при этом так страшно, что я сама уже ничего не понимаю! Понимаю только одно: мне нужно знать, скажи, кто я для тебя?
Матвей
Сказать? Как будто это так просто. Он учил других говорить о чувствах, но сам так и не научился. Потому что в нашей стране мужчины буквально зажаты в социальные тиски. Им с детства вбивают в голову, что мужик должен защищать девочек, родину и содержать семью. А чего сами мужики хотят, никому неинтересно. Вот они и бунтуют: бухают, изменяют, мечутся. Это протест. Они не решаются сказать: «Идите к чёрту! Я живу, как хочу!»
У нас в стране вообще не принято жить, как хочешь. У нас вечно кому-то должен. Детям, родителям, стране, цивилизованному миру, богу. Себе только не должен. Потому что это проявление слабости.
А у нас слабость мужика – это приговор со стороны общества. У нас даже герои сплошные Муромцы, Алеши Поповичи и прочие. То есть, крепкие нормальные граждане. А не какие-то страдающие нервным расстройством и раздвоением личности мутанты типа Человека-Паука или Бэтмена. Русский национальный герой Человек-Летучая Мышь? Да такое даже представить страшно. У нас Соловей-разбойник и тот женат. Неудивительно, что он от такой жизни в лес сбежал и громко свистеть научился. А самый популярный современный герой комиксов майор Гром. Уставший, потрепанный жизнью питерский мужик. Опять-таки не мутант со сверхспособностями, а человек, который в нашей реальности умудряется хорошо делать свою работу.
Нашим мужикам даже поделиться наболевшим не с кем. С друзьями о таком не поговоришь. С ними о рыбалке, политике и футболе. С психологом у нас в стране делиться не принято. У нас вообще про эмоции разговаривать не принято. И выражать их открыто неприлично. Американцы и европейцы идут по улице и улыбаются друг другу. А у нас «смех без причины – признак дурачины». И даже продвинутому Матвею тяжело прямо ответить на вопрос Лауры.
– Зачем ты мучаешь меня? – прошептала Лаура.
– Потому что люблю. И иначе не умею, – тихо ответил Матвей.
– Врешь! Такие, как ты, не умеют любить.
– А ты много видела таких, как я? – Матвей взял ее лицо в ладони.
– Знаешь, Матвей, У меня всё время такое чувство, что ты меня принуждаешь и заставляешь.
– Так и есть, милая. Потому что любовь и есть насилие. Любовь – это такая форма насилия, которую никто не в состоянии осудить, и от которой никто не силах отказаться.
Как можно учить других преодолевать страх, если сам не умеешь? Если даже сейчас те слова, что рождаются в груди, поднимаются к горлу и там застревают намертво? Говорят, что бог дает нам испытания по силам. Одиночество – это испытание сильных. Слабых оно уничтожает, озлобляет, загоняет в депрессию. Для сильных одиночество – это осознанный моральный выбор. Время саморазвития, самопознания. Этот стиль жизни для них – кислород, свобода, которой они наслаждаются. Но самое главное: это возможность никому ничего не обещать и не требовать того же от других. Одиночество – это неуязвимость. толстая кожа бегемота, как сказал Оба.
– Останься без кожи, – сказал кубинский колдун. – Чтобы жгло, чтобы мыслями рвало, как от дешевого рома. И без кожи приходи к Лауре.
И вдруг Матвей почувствовал, что она лопнула, эта толстая кожа. Он устал от силы. Устал от свободы. От километров внутренней выжженной пустыни, в которой раньше было так уютно.
Лаура ждет. Ей, как никогда, сейчас нужны эти слова. И они ведь есть. Просто их так сложно произнести. Ну давай же, мозгоправ! Отбрось этот страх. Другой возможности не будет. Матвей отстранился от Лауры и увидел, что в ее глазах мелькнул испуг. Он знал, о чем она думает: сейчас он уйдет, потому что не уверен. Матвей глубоко вздохнул и тихо, но твердо сказал:
– Кто ты для меня? Та женщина, которую я никому не отдам! Таких, как ты отдавать нельзя. Таких, как ты, держат в объятиях, ни на минуту не отрываясь, чтобы не ускользнула. Таких, как ты, запирают в сердце, носят их там, и никому не показывают, чтобы не отняли. Я не хочу тебя, нет. Я по тебе с ума схожу. Сам на себя злюсь, воюю сам с собой, а сделать ничего не могу. Такие, как ты, редкость, раритет. Одна на миллион. Ты, как музыка без слов: повторить сложно, забыть невозможно. Вот кто ты для меня, – он прикоснулся к ее губам, и она впервые ответила на поцелуй, и сама поцеловала его.
Лаура
Говорят, если съесть за один раз невероятно много даже самого любимого блюда, то разлюбишь его. Сколько же жизней мне нужно прожить с Матвеем, чтобы разлюбить? Если бы не он, я жила бы в неведении и лжи. И не знаю, что бы со мной было. Он, как хирург, вскрыл рану. Жестко и хладнокровно. Но, может, мне и нужен такой?
Нежность. Мужская жаркая нежность обволакивала меня. Сейчас хотелось только одного: чтобы он целовал меня до умопомрачения, наслаждался мной, любил, пока не стихнут все ураганы в моей душе.
Больше не хотелось сопротивляться. Наша одежда соскользнула на пол. Я впервые увидела Матвея полностью обнаженным. Во все смыслах. И впервые в жизни я не стеснялась. Мне хотелось огня, развратных поз, неприличных слов, расцарапанной спины, засосов на моей шее, хриплых криков счастья – всего, чего я так боялась.
Потому что не любила себя. Меня не научили. Матвей любит за двоих.
