Я тебя не предавал (СИ) - Аверина Екатерина Кара
— Ненавижу, — повторяю по инерции, но уже не так уверенно. Жалобно всхлипываю. — Как же я тебя ненавижу! Зачем ты только появился в моей жизни?!
Он улыбается. Устало и горько, но не отвечает. Вместо этого зарывается пальцами в волосы и за шею притягивает меня к себе. Не успеваю среагировать, когда его губы накрывают мои поцелуем. Горячим и жадным. Таким долгожданным и неистовым. Меня обжигает волной кипятка и бьёт разрядом прямо в сердце. Забытые ощущения просыпаются, колючими мурашками стекают по позвоночнику и запускают крошечные импульсы по нервным окончаниям.
— Ведьма моя, я не могу изменить прошлое, — хрипло шепчет Ворон мне в губы. — Но дай мне шанс сделать тебя счастливой в настоящем и будущем.
Он говорит что-то ещё, но я уже не слышу. Голова кружится, в ушах звенит. Ноги ватные, подгибаются, и я куда-то лечу, но никак не могу упасть. Невесомость. И голос до боли родной и любимый:
— Ира, родная, что с тобой? Ира!
Темнота медленно поглощает меня без остатка и отключает.
Глава 51
Ворон
— Твою ж мать! — подхватываю её на руки и несу в комнату.
Осторожно укладываю на кровать и быстро возвращаюсь на кухню. Зная, где у Мирного аптечка, достаю, вываливаю всё на стол. Разворачиваюсь, обшариваю полку. Нашатыря нет.
Бегу обратно к Ире, прикладываю пальцы к шее, нащупывая пульс.
Рожа горит от её жестких пощёчин. Внутри тоже всё горит, но я был готов к чему-то подобному. Ей нужно было прокричать всю свою боль и обиду.
— Давай, Ведьма, приходи в себя, — прошу её.
Моё «заклинание» работает. Ира открывает глаза, но взгляд ещё совершенно расфокусированный. Беру её за руку, подношу к щеке и трусь щетиной о тыльную сторону ладони, веду носом, вдыхая глубоко в себя въевшийся запах лекарств, мыла и крема для рук. Самый лучший запах, её…
Смотрю, как из уголков глаз снова стекают слёзы. Теперь не истеричные, тихие. Стираю капли пальцем, слизываю соль, чтобы чувствовать ещё и вкус той, что навсегда моя. Переворачиваю, веду по шрамам, начинаю тереть, словно это как-то поможет избавить её от них.
Ира пытается высвободить руку, но я перехватываю крепче, стараясь не причинять боль. Качнув головой, целую побелевшие со временем полосы, как в нашу первую ночь целовал шрамы на её бедре.
— Я тогда жить не хотела, — хрипло говорит она, отвернув от меня лицо. — Это было отчаяние. Настолько сильное, что я не могла дышать. Мне казалось, я уже умерла, надо лишь уничтожить оболочку, чтобы она никому не досталась. Чтобы меня не растерзали шакалы, называвшие себя моей семьёй. Когда ты исчез, ничего не осталось. Ты был… Паша, — резко поворачивает голову и смотрит на меня с бесконечной болью в глазах, снова назвав по имени. Сама же нервно смеётся, заметив это. — Ты был всем в тот момент. По-настоящему всем. Надеждой, шансом. Единственным, кто смотрел на меня и не смеялся над увечьями. Ты был глотком свежего воздуха. Я тебе безоговорочно верила. А ты исчез… — всё время облизывает пересохшие губы.
Ухожу за водой. Возвращаюсь, помогаю ей сесть и вкладываю в ладони стакан. Сам устраиваюсь на полу, прислонившись спиной к стене.
— Потом была пневмония и про беременность узнала. Я ведь тогда могла сделать аборт, представляешь? Врачи настаивали. Говорили, не выношу, ребёнок инвалидом родится. А ребёнок был твой. Я бы ни за что не смогла его убить, как бы сильно я на тебя не злилась. Чтобы сохранить сына, пришлось снова приносить жертву Вселенной. Я пошла на сделку с Асадом. Отдала ему всё. Свою свободу, своё наследство от отца, от родной матери, подписала брачный договор, в котором был страшный пункт о том, что мой сын останется с Юнусовым при разводе. Какая разница, Паш? Если Егор жив! Правда ведь? — она мелко дрожит, а я боюсь спугнуть эту откровенность.
Сижу, вдавливаясь лопатками в стену, и едва дышу, потому что каждый вдох равносилен битому стеклу, режущему лёгкие. Потому что сердце работает на износ и меня самого трясёт, но я не могу ей это показать. Я должен быть сильным, чтобы она чувствовала во мне опору.
— Чтобы я точно была послушной, — продолжает Ира, — Асад показал мне папку с компроматом на тебя и Рустама. Так я попала в капкан длиной в шестнадцать лет. Поначалу всё было даже неплохо. Юнусов увёз меня в другой город, не трогал всю беременность как муж. Мне было плевать, с кем он проводит время, я в глубине души продолжала ждать тебя. Родила Егора, выхаживала, лечила. Что вышло в итоге, ты видел.
— У нас отличный пацан, Ир, — севший голос выдаёт мой нерв. Она замечает, смотрит на меня будто по-новому.
Думала, я не умею чувствовать? Думала, я — машина? Нет, родная. Тут вот случайно выяснилось, что я — человек.
Закрываю глаза, выдыхаю, чувствуя на себе её внимательный взгляд.
— Когда Асад стал проявлять ко мне интерес как к жене, у меня не было права сопротивляться.
Её слова хуже пощёчины. Я мозгами всё это понимаю. От неё слышать адски больно. Меня наизнанку выворачивает и сворачивает обратно. За рёбрами ломит и дышится тоже как-то не очень, будто воздух в комнате стал тяжелее и гуще.
— Каждый раз я умирала в его руках, но потом воскресала вновь, чтобы идти к сыну. Гораздо позже пришло смирение. Мы жили как все. Он уезжал, крутился как-то, всегда провально, конечно, но на жизнь нам хватало. Егор рос и всё больше становился похож на тебя. Внешне, по характеру. Асад не мог не замечать. Злился, но долго молчал. Сорвало его, когда он окончательно всё потерял. Мы сюда вернулись. А дальше ты знаешь…
— Знаю, — еле сглатываю густую слюну. — Теперь моя очередь, да?
Она тихо, устало смеётся и кивает. Я рассказываю всё с самого начала. Про то, как командировка должна была быть короткой. О том, что я должен был вернуться к нашей свадьбе. Рассказываю про договорённость с Джагой на экстренный случай, про деньги, которые для неё оставил. Объясняю такое решение тем, что Джага был шестёркой и трусом, а через страх людьми всегда легко управлять. Ира понимает, она тоже попала в эту ловушку.
Нашлись те, кого Джага опрометчиво испугался больше, потому что я всё равно за ним пришёл. Но этого ей лучше не знать.
Рассказываю про подставу своих. Про плен, похожий на Ад, где всё, что у меня было — это моя Ведьма.
— Не знаю, сколько раз я там умер, Ир. Каждый раз ты возвращала меня к жизни.
— Покажи, — просит она.
Усмехнувшись, поднимаюсь с пола и раздеваюсь по пояс. Всё равно ведь увидит. Ведьма находит каждый шрам, поджимает губы, застывая взглядом на тех, что находятся ближе всего к жизненно важным органам.
— Шрам на глазу оттуда же? — тихо спрашивает она.
— Да. Меня тогда знатно покромсали. Через два месяца оттуда вытащили, подлатали, как смогли в полевых, потом больница, но я рвался сюда. И едва смог встать на ноги, рванул домой. К тебе. Чтобы всё объяснить и попросить прощения за то, что задержался.
Рассказываю: и как нашёл письмо, кольцо, как носился по городу и узнал у Руса, что моя Ведьма замужем, беременная…
— Ир, после плена люди не возвращаются полностью здоровыми вот здесь, — стучу по виску, потом по груди. — Там что-то надламывается всё равно и это надо чинить. На хрен я нужен тебе был слабый, еле передвигающийся? Да и куда мне было лезть? В семью? Я проходил реабилитацию у хороших частных спецов. Как только смог, всё равно поехал. Надо было увидеть всё своими глазами, поговорить. Приезжаю и вижу, как ты улыбаешься ребёнку в коляске. Рядом Юнусов… Я понял, что окончательно потерял на тебя все права, и исчез, чтобы не мешать.
Мы ещё долго говорим, выворачиваясь друг перед другом наизнанку. Ира то плачет, то нервно смеётся, если говорит про Егора. Меня ломает, но я тоже открываюсь, понимая, что иначе у нас не будет пути друг к другу.
Устраиваюсь ближе к своей Ведьме и медленно опускаю голову на её колени. Трусь о них щекой. Ира замирает. И я замираю, снова украдкой вдыхая её запах.
Никогда бы не подумал, что я однолюб. Но мне никто не нужен, кроме этой израненной, уставшей, но самой родной Ведьмы во всех существующих Вселенных. Я даже пытаюсь вспомнить хоть одно лицо из тех, кто побывал в моей постели за шестнадцать лет. Не могу. На подкорке её упрямые болотные глаза, наш трепетный поцелуй и первый раз на белых простынях, перепачканных её кровью.
