Борьба за свободу (ЛП) - Солсбери Дж. Б.

Он выводит нас из ресторана к ждущему лимузину. Слезы начинают высыхать, когда я сажусь в машину. Я нервничаю, злюсь и мне больно, когда словесная рвота выплескивается из моих губ, как у девчонки из сестринства в ночь посвящения. Всхлипы прерываются ревущими словами разрушения, когда двадцатилетняя боль выходит наружу.

Глаза Джоны широко открыты, пока он смотрит, как я брыкаюсь и кричу, выплескивая каждое ругательство, которое приходит на ум. Я не совсем осознаю то, что говорю, но Джона вздрагивает, как только иностранные слова непринужденно срываются с моих губ.

Секунды превращаются в минуты, прежде чем мой пульс замедляется, а мышцы расслабляются. Истощение оседает внутри. Джона убаюкивает меня в своих объятиях.

― Ты закончила?

Его вопрос нежен и многозначен.

Закончила плакать? Закончила со своей мамой? Закончила бороться за свое будущее?

Я киваю ему в шею, и он крепче меня сжимает.

― Я должен был пойти с тобой. Мне не стоило позволять тебе уйти, после того дерьма с Камилой.

Кажется, он зол на себя, но ни в чем из того, что произошло сегодня вечером, он не виноват.

Новая волна гнева вспыхивает при упоминании ее имени, но во мне нет топлива, чтобы зажечь ее. Я погружаюсь глубже в его объятия.

― Тейлор хотел, чтобы я был замечен с ней на публике, для рекламы женской Лиги ММА. Я сказал ему, что не буду этого делать, но кажется, она не принимает «нет» за ответ. ― Его губы прижимаются к моей макушке. ― Не думаю, что она услышит «нет» от Блейка.

Камила против Блейка. У нее нет никаких шансов.

― Я понимаю. Это просто застало меня врасплох. Дель Торо, Камила, моя мама…

― Безумная ночка.

Я киваю.

― Тебе лучше? Послав ее так?

Я краснею, и благодарна темноте, что он не может этого видеть. Хотя, вероятно, он может почувствовать это.

― Как много ты услышал?

― Все. Ты кричала довольно громко. Я горжусь тобой, детка.

Его теплая рука ласкает мою, подкрепляя свои слова.

― Гордишься? Я вела себя там, как идиотка. Выставила себя на посмешище, и тебя.

― Ты постояла за себя. Пусть твоя мама знает, что ты хранила внутри слишком долго. Ты очень храбрая.

В очередной раз он неосознанно заполняет мой эмоциональный кубок до краев. И даже больше.

― Пожалуйста, скажи, что никто это не слышал из твоей команды. Твой босс? Журналисты? Камила!

Мой голос становится громче, когда возвращается истерика.

― Ш-ш-ш, они не в курсе. Я пошел тебя искать, когда увидел, как ты склонилась над мамой, словно медведь, который собирается напасть. Я попросил официантку сообщить им, что ты заболела, и мне пришлось отвезти тебя домой. Ты сделала мне одолжение. Ненавижу эти чванливые ужины, потому что все сдувают пылинки с задниц друг друга.

Лимузин замедляется и затем останавливается. Я выглядываю в окно, пытаясь понять, где мы, ― мы у Джоны. Чарли, водитель лимузина, открывает дверь, и Джона выходит. Я слышу, как он что-то бормочет, чтобы об этом не говорили СМИ, и решительное согласие Чарли. Джона наклоняется, чтобы помочь мне выйти из машины.

― Мисс Рэйвен, рад был познакомиться.

Чарли выглядит обеспокоенным.

Я вытираю глаза и улыбаюсь.

― Спасибо, Чарли. Приятно было познакомиться.

Джона бросает ему пачку купюр, поднимает подбородок и ведет меня к входной двери. Я иду прямо в комнату Джоны, чтобы снять платье и умыться.

Шагая в ванную, я включаю свет и отшатываюсь от своего отражения. Подойдя ближе к зеркалу, я наклоняю голову и щурюсь.

Святые угодники.

Макияж с глаз растекся темным пятном по лицу, как дорожная карта беспредела. Красные пятна на щеках и лбу подчеркивают мои налитые кровью глаза. Я выгляжу, как сумасшедшая королева бала. И Джона обнимал меня такую, когда я кричала каждое ругательство, которое смогла придумать.

Мои руки взлетают ко рту.

Он, должно быть, думает, что я сумасшедшая.

Слова, брошенные во время вспышки гнева, вернулись. Я вспоминаю карие глаза Джоны, широко открытые и сосредоточенные на мне, пока… Пока я выставляла себя полной дурой.

Истерика раздувается в груди. Я захватываю ртом нижнюю губу и заставляю себя сдержать истеричный смех. Дрожащие пузырьки лопаются от воспоминаний лица моей мамы, когда я подошла к ее столику. Смех вырывается из меня, рикошетя от кафельных стен. Вспомнив лицо Марка, когда он увидел Джону, я согнулась пополам. Жалкий мешок выглядел так, будто наложил в штаны.

До меня доходит вся суть произошедшего. Я заглушаю свое безумие мочалкой, надеясь, что ее холодное прикосновение облегчит мой бред. Мои щеки болят от улыбки, и я проверяю свое размытое отражение. Безумные глаза, текущие черные слезы, огромная улыбка. Чистое невменяемое безумие.

Я сворачиваюсь и хихикаю в потолок, вызывая поток рек по лицу. Слезы, рожденные от смеха, ощущаются намного лучше, чем те, которые рождает боль.

Моя челюсть болит, но рев продолжает срываться с моих губ.

Мой живот сводит судорогой. Я нажимаю там, где болит, и стараюсь успокоиться с помощью глубокого дыхания.

Не получается.

Мышцы живота сокращаются, пока я неконтролируемо гогочу. Звук исчезает, когда я делаю вдох.

Можно ли умереть от смеха?

Уголком глаза я замечаю движение. Джона стоит в дверях, застывший и уставившийся на меня. Не имея возможности дышать, чтобы говорить, я поднимаю свои ладони и молюсь, чтобы он получил сигнал.

Да. Я официально спятила.

― Какого хрена? ― шепчет он.

Я трясу головой, умоляя его прекратить. Если он произнесет еще хоть слово, я уверена, что отхаркну мои почки от смеха.

Он наклоняет голову, изучая меня.

― Ты что, бл*дь, издеваешься?

Он не слушает. Я изо всех сил зажмуриваюсь, и беззвучный смех мучает мое тело.

― Я… не могу… прекратить.

Успеваю вымолвить я, прежде чем очередная волна смеха подкашивает мои колени.

― Детка?

Его губы подергиваются, как будто он борется с желанием присоединиться ко мне в Сумасшедший Дом.

Он сокращает дистанцию между нами в два шага и опускается передо мной на колени. На его лице зафиксирована сексуальная полуулыбка. Его веки прикрыты и похотливы. Он крепко обхватывает мое лицо, не так сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы привлечь мое внимание. Мой смех умирает от интенсивности его взгляда. Кровь бежит по моим венам, и живот делает кульбит. Тепло расцветает в моей груди, и я наклоняюсь.

― И вот она, ― шепчет он.

Мой пульс ускоряется от бешеной страсти, что нисколько не смешно. Глядя на его полные губы, я приближаюсь и прижимаю свою грудь к его. Мой язык медленно проходит вдоль моей нижней губы, готовясь к его вниманию.

― Вот это моя девочка, ― рычит он, прежде чем накрывает мои губы.

Исследуя его рот, я погружаюсь в страсть. Я царапаю зубами внутреннюю часть его нижней губы и проглатываю его ответный стон. Все эмоции этого вечера в совокупности с горячим поцелуем увеличивают мою потребность. Я разрываю его рубашку, слыша прыгающие пуговицы на мраморном полу. Толкая его плечи, я пробегаю рукой по его волнообразному животу, параллельно царапая его. Руки Джоны зарываются в мои волосы, чтобы углубить поцелуй. Запах мяты и одеколона пронизывает воздух и обостряет мои чувства.

Его рука проходится по моей, оставляя после себя жар на моей коже. Нежным прикосновением он находит разрез моего платья и отодвигает ткань в сторону бедра. Все еще на коленях, я развожу ноги в предвкушении. Он скользит рукой вниз, туда, где я больше всего нуждаюсь. Я стону и вращаю бедрами на его руке.

Он затихает. Я улыбаюсь.

― Всю ночь?

Его голос темный и голодный.

― Да, всю ночь, — произношу я сквозь удовлетворенную улыбку, которая растягивается на моих губах.

Его глаза сосредоточены на мне, широко открытые и очарованные.

― Что? Ты ведь не думал, что я надену трусики с этим платьем, не так ли? Сзади слишком низкий вырез. Мне пришлось пойти без них.