Бей или беги - Саманта Янг

Когда Калеб заговорил, голос его звучал сердито:

— Так ты летала на похороны Джем.

Я прерывисто вздохнула:

— Все наши старые друзья смотрели на меня с презрением, шепчась за моей спиной о том, что как это, мол, я осмелилась приехать. Это само по себе было достаточно тяжело, но Ник решил унизить меня еще больше, направив на меня весь свой гнев и боль.

— Что он сделал?

— Я заворачивала за угол в их доме и случайно наткнулась на него. А он нес поднос с напитками, и все это пролилось на кремовый ковер. И тут его прорвало. Он стал орать, мол, что я здесь делаю? Джем умерла, думая, что сама во всем виновата. Что она себя так и не простила, хотя это была не только ее вина. Он орал, что мы тоже виноваты. Но я не захотела переступить через то, что случилось. Не смогла ее простить. Потому что была переполнена ненавистью и жалостью к себе. «А теперь, — сказал он, — живи, зная, что я никогда не прощу тебя».

Калеб тоже сел на кровати и горящими глазами уставился на меня:

— Надеюсь, ты не проглотила это дерьмо?

Я фыркнула:

— Нет, конечно. Но все остальные — да. Меня чуть на вилах из дома не вынесли, а мои родители только стояли и смущенно хлопали глазами, даже не пытаясь встать на мою защиту. Но сейчас я уже не та девочка, Калеб. Да, я чувствую вину за то, что она умерла без моего прощения. Потому что я могла бы ее простить, зная о том, что она чувствует себя ответственной за то, что разрушила будущее, которое я планировала. Но он? Ни разу он не признал, что виноват. Он все время выкручивался, пытаясь подставить меня. Он трус! — я в недоумении покачала головой. — Когда я оглядываюсь назад, то не понимаю, как я могла не замечать, какой он гнилой внутри.

Калеб протянул ко мне руку и, скользнув под волосы, обхватил своей большой теплой ладонью мою шею. Мы смотрели друг другу глаза в глаза.

— Не бери в голову. Люди сложные существа, и иногда их трудно вот так сразу раскусить. Ты не первая, кто ошибся. И честно говоря, Эва, когда вы с Ником начали встречаться, он был еще мальчиком. В юности большинство людей еще чистые и хорошие. Это потом, по разным причинам, они превращаются в эгоистичных и подлых тварей. Поэтому не суди себя слишком строго.

Я молча кивнула в ответ и, чтобы заново не разрыдаться, спросила его с иронической усмешкой:

— Ну что, все еще не жалеешь, что попросил рассказать?

— Не жалею, — ответил он твердо. — Потому что теперь, зная факты, могу тебе сказать, что думаю, что вам с Ником надо поговорить.

От шока я буквально подпрыгнула на кровати:

— Как ты можешь мне это предлагать?! Видишь это? — я потянулась к прикроватной тумбочке и достала из ящика, где хранила свои украшения, бриллиантовый теннисный браслет. — Он подарил мне его! На восемнадцатилетие. Я ношу его ради клиентов, потому что не могу потратить кучу денег, чтобы купить другой дурацкий теннисный браслет. Но я его терпеть не могу, потому что он напоминает мне о нем.

Калеб мрачно посмотрел на браслет, но когда перевел глаза на меня, они потеплели:

— Эва, ты должна рассказать ему все то, что рассказала мне. Даже если он приехал извиниться, он должен знать, что тебе плевать на то, что он думает. Что ты знаешь, кто виноват, и что он может не прощать тебя сколько влезет, потому что для тебя он — не более чем воспоминание, причем настолько незначительное, что смешно и говорить о прощении.

У меня дух захватило от уверенности, с которой Калеб это сказал. А ведь он был прав! Ник должен узнать, что больше не имеет власти надо мной. Я медленно кивнула:

— Ты прав. Ты абсолютно прав.

Я схватила его руку и поцеловала в знак благодарности. Он был так добр, щедр, так внимательно слушал меня и не осуждал. Но я вдруг вспомнила о его семье и подумала, насколько сумасшедшей, наверно, он считал мою. Слова вырвались у меня прежде, чем я успела прикусить язык:

— Ты, наверно, считаешь мою семью ненормальной? У тебя-то семья идеальная.

Глаза Калеба подернулись грустью:

— Не бывает идеальных семей, Эва.

Я застыла, понимая, что грусть в глаза Калеба адресована не мне, а… о господи!

— Калеб?

Он покачал головой:

— Неважно. Что там насчет завтрака?

Но я не отпускала его руку.

— Что случилось у тебя в семье? — он все еще не решался, и я поднажала: — После того, что я рассказала тебе, ты должен был понять, что можешь рассказать мне все. Друзья ничего не скрывают друг от друга.

— Это печальная история, — Калеб избегал смотреть мне в глаза, и мое сердце забилось чаще.

— Что случилось с тобой, Калеб?

— Не со мной, — он покачал головой. — То есть и со мной. Со всеми нами, — наконец он поднял на меня глаза, полные такого горя, что я невольно сжала его руку крепче. — Куинн, мой брат, которого я упоминал…

— Что?

— Погиб, Эва. Когда ему было восемнадцать. Он заканчивал школу. Врезался на машине.

Я хотела крепко его обнять, но интуитивно почувствовала, что такое физическое проявление сочувствия будет сейчас неуместным.

— Мне так жаль, Калеб.

— Да… — он осторожно высвободил свою руку из моей и провел по своим коротким волосам, взъерошив их.

Я не знала, что еще тут можно сказать. Очевидно, что мыслями Калеб сейчас был далеко отсюда. У него часто был такой вид и какая-то горечь во взгляде, голосе, поведении. Только теперь я поняла ее истоки — это была скорбь по брату…

Однако надо было его отвлечь, и я радикально сменила тему:

— Что ж, спасибо