Заноза для бандита (СИ) - Гауф Юлия

Вместо этого женщина смотрит в зеркало заднего вида. Девочка вдруг пошевелилась, что испугало Ангелину больше всего. Хоть и просила мысленно, чтобы ребенок был жив, но…

Тело словно действует самостоятельно, и Ангелина, оглянувшись по сторонам, нажимает на газ. И мчится домой, к семье.

— Коля, — шепчет Алина, прижавшись к мужу. — Коля, я сегодня ребенка сбила на Учительской!

— Что?

Муж поворачивает голову, и сон слетает с него, как и газета, лежавшая на груди.

— Ехала, задумалась… не заметила ее! — рыдает женщина, и обнимает мужа, словно защиты прося. Поддержки. — Выпила еще с девочками пару бокалов… и сбила! И уехала! Вдруг она умерла? На улице никого не было, некому было помощь вызвать… я так испугалась!

Николай больно хватает Ангелину за руку, сдавливая в сильных пальцах. Но они оба не замечают этого: что один причиняет боль, а другой должно быть больно. Не до того сейчас.

— Алина! Ты должна была мне позвонить! Написать! — муж почти кричит. Шепотом кричит, побледнел. Тоже напуган, и не меньше. — Я бы встретил тебя… точно никого не было? Тебя не видели?

— Вроде не видели. Но так нельзя, я… поедем со мной в участок, пожалуйста, одна я не смогу!

Николай садится, надавливает пальцами на виски, а жена ластится — обнимает, прижимается к спине, и лицом в футболку утыкается. Мокрым от слез лицом.

— Алина, никуда мы не поедем! — решает муж. Говорит четко, не допуская никаких споров. — Сейчас я спущусь, проверю твою машину, поищу следы, кровь, вмятины, а ты сиди, и жди!

— Но…

— Никаких явок с повинной! Неужели не понимаешь? В крови алкоголь, на дороге ребенок, ты уехала… посадят, и надолго! О детях подумай: всю жизнь будут упреки слушать, что их мать — уголовница. И я один не справлюсь, без тебя, ты нам нужна на свободе!

— Она явилась потом, — говорит мама. — По новостям о тебе слышала, выискивала газетные вырезки. Совесть не отпускала. Сначала, как Ангелина сказала, она обрадовалась, узнав, что ты жива. А потом мы сбор объявили на лечение, и она пришла сама.

Слушаю маму, которой неприятно рассказывать эту историю. А мне слушать неприятно, но… надо!

Мне просто сказали, что водитель был явно пьян, и все.

Потому и уехал, потому и следы от колес на дороге такие — характерные для пьяных, которые скорость не видят. И идущих по пешеходке детей.

— Не сказала сначала, что это она была, просто конверт с деньгами вручила, но я не отпустила ее. Почувствовала что-то… слишком Ангелина виноватой выглядела, вот я и вцепилась. И выведала правду, — признается мама, и обнимает саму себя, защищаясь от этих воспоминаний. — Мужу Ангелина не сказала, куда идет. Просто взяла часть накоплений, и пришла. Чтобы искупить вину, чтобы совесть не так грызла. ЧТобы откупиться… Да только тех денег хватило на неделю: медицина у нас бесплатная лишь условно, и чтобы нормальные лекарства получить приходится раскошеливаться!

— И вы… вы стали ее шантажировать? — хриплым голосом спрашиваю я.

Говорить трудно, горло будто кровит. Будто рана открытая. Дышать больно, и жить тоже больно…

— Да! Марина, ты не представляешь, сколько нужно было денег! — мама сжимает мои ноги, упирается в них руками, словно удерживая меня. — У нас времени не было, чтобы их достать… ну, привычным способом, понимаешь? Все время тебе посвящали, бабушка твоя тогда совсем сдала. Ужасное время было, ужасное! А Ангелина — та еще сволочь! Уехала, даже скорую не вызвала… даже не подумала ведь вернуться! И мы подумали, что, если она не хочет на зону — должна нам вернуть твою жизнь! Заплатить! Что нам с того, что посадили бы ее? Твою жизнь бы это не спасло, а у нее ребенок маленький — быстро бы выпустили, а тебя бы не стало!

Не хочу больше слушать! Но уйти не могу — сил совсем нет, словно выкачали энергию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Поначалу они платили, да и нам хватало. Но выяснилось, что пересадка тебе нужна срочно, иначе… сама понимаешь, итак на грани была! И мы с Эдуардом нажали как следует, ведь по-хорошему они не хотели. Говорили, что денег нет совсем, что все уже отдали, что все заложено-перезаложено… но нашли ведь! Пусть и не хватило нам, но и мы без дела не сидели, и тоже кредитов набрали…

— Как вы нажали на них? — непонятно зачем, спрашиваю я.

Мама притягивает меня к себе, и машет на Артема, чтобы не подходил. Гладит по голове, целует в лоб, как в детстве, когда температуру так проверяла… и мне легче становится. Немного легче, но хоть что-то!

— Сказали, что каждая собака будет знать, кто такая Ангелина Покровская. Детоубийца! И что на ее детях клеймо будет всю жизнь — мы об этом позаботимся. Что не жить им в этом городе, да и в другом Николая и сыновей молва нагонит — люди всегда все узнают, а мы об этом позаботимся. Что…

— Хватит, — прошу я.

— Да, пожалуй, хватит, — соглашается мама. — Мариш, прости, но ты нам важнее, чем другие! Ты бы тоже так поступила ради своего ребенка! Я знаю, что по нам с отцом не всегда это видно, но мы вас любим больше всего на свете, и так было всегда. Когда рожаешь ребенка, когда впервые видишь, понимаешь, что его жизнь — самое ценное! Что убьешь, украдешь, предашь… душу продашь ради своего ребенка! И я не жалею о том, что было. Даже несмотря на то, что видела потом некролог, в котором говорилось, что после гибели мужа Покровская Ангелина покончила с собой. Не жалею!

И почему все так? На маму разозлиться не получается, а на судьбу — очень даже. Несправедливо! И это все случилось из-за того моего похода в магазин… столько бед из-за такой обыденной вещи!

Слезы стекают на мамину куртку, и каплями бегут вниз… как часто я стала плакать!

— Отца Андрея убили из-за долгов, — выдавливаю я из себя. — Потом начали мать трясти, и она не выдержала.

— Плевать на них! Я не собираюсь об этом думать, — шипит мама. — И ты не думай, вини меня, но не себя! Просто не думай!

Не думать об этом я не смогу. Кажется, всю жизнь лишь об этом и буду думать.

— Я себя не виню. И тебя тоже, — говорю я, и поднимаю голову с маминой груди. Шея затекла, снова мутит, снова эти спазмы…

— Тебе уезжать нужно! Я не знала, что Андрей — их сын, веришь? Да, мы видели Николая, и фамилию он свою называл, но не он был за рулем, на него нам плевать было! А вот Ангелину я запомнила на всю жизнь, и имя ее и фамилия на мне словно каленым железом вырезаны. Уезжай!

— Андрей не знает…

— Пусть и дальше не знает, — перебивает мама. — Мы тоже уедем, плевать на эту подписку о невыезде. А вот что Громов сделает, когда узнает про тебя?

Но я ведь не виновата, что меня сбила его мать! Или… или он станет винить меня?

— С мамой все хорошо, — улыбается отец, выйдя из палаты. — Лекарства перепутала, до вечера подержат, и домой. Марина, можешь зайти к…

Поднимаюсь, пошатываясь, и заглядываю в телефон, на экране которого подмигивает сообщение.

«Светлячок, завтра мне исполняется двадцать шесть. Я не стану тебя ни к чему принуждать, просто приезжай. Пожалуйста! Я в загородном доме».

Телефон вдруг выскальзывает из рук, и в глазах темнеет.

В себя я пришла на кушетке — неудобной и жесткой. В глазах рябит, и чувство, будто я перепила. Поднимаю руку, и она кажется тяжелой, словноо весит центнер. Глупо, но вожу перед глазами, надеясь вернуть нормальное самочувствие.

Не помогает. Голова кружится еще больше, и я прикрываю глаза, стараясь перевернуться на бок.

— Мама?

— Я здесь, дорогая, — чувствую, как мама сжимает мое колено.

Что со мной? Я помню это состояние, и не хочу повторения… не хочу!

— Опять, да? Почка? — спрашиваю я, не открывая глаза. С закрытыми глазами удар пережить легче.

— Нет, глупая, — смеется мама. Невесело смеется. — Ребенок у тебя будет! Взрослая ведь уже, могла бы и сама понять!