Одноклассники бывшими не бывают (СИ) - Хаан Ашира
И я сдалась.
Конечно, я не рассказывала ему все. И без того было страшно и странно говорить на эту тему с тринадцатилетним мальчишкой. Но эта история уже не казалась такой чудовищной и черной, какой была до того, как я рассказала Соболеву.
Матвей переспрашивал некоторые вещи, но, как ни странно, понял меня гораздо лучше, чем большинство моих знакомых взрослых.
И попросил разрешения обнять, когда я договорила.
А потом нам понадобилось мороженое — лучшее средство от душевных страданий.
Даже зимой.
— Значит у меня мог бы быть брат… — задумчиво сказал Матвей, облизывая свой мангово-малиновый сорбет. Я предпочла шоколадное со взбитыми сливками.
И чуть им не подавилась:
— Что?!
— Ну, вы бы с папой все равно встретились в конце концов. Только у тебя был бы сын и мы могли с ним подружиться. Как с тобой, только…
— …лучше, ага, — кивнула я. — Ну вот не факт, что я бы развелась, будь у меня сын.
— Пффффф… — выдал неоспоримый аргумент Матвей.
Ну, конечно, в его глазах все было так просто.
От того, что он не охал, не давал советов, не сочувствовал фальшиво, а просто принял мой рассказ как часть жизни — ну вот у него мама умерла, а у меня сын — мне и самой было как-то проще об этом говорить. Не ходить на цыпочках вокруг да около, но и не отрицать, что это больно и страшно.
— Но ты еще можешь иметь детей? — вдруг забеспокоился Матвей.
— Технически — могу, наверное. Но…
— Но боишься?
— Да.
— И я боюсь.
— Чего?
Где еще говорить о серьезных и важных вещах, как не на скамейке, спрятанной под тяжелыми ветвями огромной, в три этажа, новогодней елки в самом сердце развлекательного комплекса. Где-то там, в скучных зеленых коридорах Илья решал последние вопросы перед началом самой зажигательной ночи в году, которую он планировал провести с нами.
А мы — говорили.
О нем тоже.
— Что с папой тоже что-нибудь случится.
— Ох… — я отставила свое мороженое и обняла бедного Мотьку за плечи.
Чем тут его утешишь? Мой пример доказывает как раз то, что случиться — может. И молния бьет дважды в одно место, и бомба падает в воронку от предыдущей.
— Когда он меня только забрал, я его так ненавидел, что хотел убить… И теперь боюсь, что это сбудется.
Матвей вяло ковырял ложечкой в розовой жиже, в которую превратилось его мороженое. Неужели наелся наконец? Или тоже поперек горла встало?
— Зачем убивать? — спросила я. — Это же не вернуло бы…
— Ну, я был маленький. Особо не думал, — он хмыкнул и все-таки слизнул мороженое с ложки. — Сначала украл нож из кухни. Но понял, что не справлюсь. Решил отравить. Прочитал где-то, что мускатный орех ядовит в больших количествах и, когда был у бабушки, нашел у нее в буфете. Там имелся в виду порошок, наверное, а у нее был прямо твердый такой. Я попытался его разбить, но ничего не получилось.
— Господи, малыш… — я не успела справиться с приступом жалости к маленькому глупому Мотьке, который пытался расколоть этот старый окаменевший орех, чтобы скормить его Илье… — Ой, прости!
Я закрыла рот ладонью. Вот сейчас мне влетит за этого «малыша»…
— Сама ты… — фыркнул Матвей.
— У меня не очень много опыта общения с подростками, — повинилась я. — Только себя помню в твоем возрасте.
— И как это было? — Матвей с удовольствием подхватил новую тему.
— Я в тринадцать лет? — я закатила глаза. — Ужас! Как будто с меня содрали кожу, переломали ноги и руки — отовсюду торчат кости и нервы — и за все задевают. И все вокруг дико бесят!
— Не, у меня полегче… Все, конечно, бесят, но без костей, — Матвей наконец сдался и выбросил растаявшее мороженое. — Пошли? Нам еще папе подарки покупать.
Мы выбрались на свет божий и побрели наугад среди пестрой суеты — ни одной идеи у нас пока не было, да и разговоры все равно продолжались.
— Я и к папе не хотел, и к бабушке не хотел, — признался Матвей. — Она всегда Витьку больше любила. Наверное, потому что его папа с нами жил, пока они с мамой не развелись. И ей помогал. А мой — нет…
— Думаешь, поэтому? — с сомнением спросила я. — Может быть, он просто был младше тебя, и с ним приходилось больше возиться? Вот и казалось, что раз больше внимания уделяет, то больше любит?
— Я с этой стороны не думал…
Для людей, которые пришли на шопинг, мы непозволительно мало смотрели по сторонам.
Поэтому я только с третьего раза услышала, как меня кто-то зовет:
— Рита! Ну Рита!
— А? — я оглянулась, ища, кто это может быть, и заметила… Ангела, машущего мне из дверей роскошного салона красоты.
Да, это не заштатный торговый центр на окраине. Он знал, куда уходить.
*******
Ангел затащил нас внутрь, усадил на диван, снарядил кого-то за чаем, кофе и колой для Матвея и всплеснул руками:
— Рита! Какая ты стала красотка! Вот что значит — женщина нашла свой образ!
Не знаю, какой образ он имел в виду. Я как с утра впрыгнула в джинсы и свернула волосы гулькой, так до сих пор и ходила. Разве что мороженым вымазалась.
Но он был так искренен в своих комплиментах, что оставалось только согласиться. Да, вот, нашла образ. Уникальный стиль «за пять минут до Нового года», будет очень моден в грядущем сезоне.
— Я по тебе тоже ужасно соскучилась! — я не выдержала и обняла его. — Твоя помада мне очень пригодилась, спасибо!
— Кто бы сомневался, — отмахнулся он и тут же обратил внимание на Матвея: — А это кто? Твой новый юный поклонник? Все правильно делаешь! Какой толк от нас, старперов?
Матвей подавился колой — кажется, он решил, что Ангел это всерьез.
Тот заботливо похлопал его по спине, а мне подмигнул. Настроение стремительно шло вверх, выбираясь из тех лирических оврагов, куда мы его загнали своими откровениями. Так, глядишь, и до праздничного уровня доберется.
Я хотела спросить про Раису, но тут заметила, что Матвей, едва откашлявшись, вдруг вытянулся и замер, сделав стоку как охотничья собака. Я проследила за его взглядом — на огромном постере был изображен парень примерно его возраста с синими волосами и написано: «Палитра твоего настроения! Краска для волос с защитным эффектом!»
— Рита-а-а… — очень странным голосом позвал меня Матвей. — А знаешь, что я хочу на Новый год?
— Ты уже выпросил свой подарок, — напомнила я.
— Ну ты же не приняла это всерьез?
Я обернулась к Ангелу, который с пониманием смотрел на нас двоих.
— И вот что с этим делать?
— Это дитя того красавчика, с которым ты в Париж намыливалась? — поинтересовался он. — Вьют они из тебя веревки, я смотрю.
— Не то слово… — пробормотала я, глядя, как Матвей увивается вокруг плаката, чуть не облизывая его. — Причем Парижа так и не было, что самое обидное.
— Какие твои годы, Рит… — покачал головой Ангел с таким видом, будто ему не около того же тридцатника на вид, а минимум в три раза больше. — Будут у тебя еще и Париж, и Венеция с поющими гондольерами, и медовый месяц на Мальдивах.
— Обещаешь?
— Чур, я твой свадебный парикмахер!
Я хмыкнула. Предложение мне пока никто не делал, но таки хотелось поверить в сладкие песни Ангела…
— Рита-а-а-а! — раздалось завывание со стороны плаката и я повернулась к Матвею, готовая принять бой, заранее зная о своем поражении.
Ни старшему, ни младшему Соболеву я противостоять не умела.
Спустя час ребенок стал буквальным воплощением определения «дети-индиго». Прическа густейшего синего цвета шла ему необычайно, усиливая характерный нездешний соболевский вид. Теперь он еще лучше вписывался в какой-нибудь из крапивинских фантастических миров. Стоял такой тонкий, изящный, гордо вскинув голову, не глядя как за его спиной сталкиваются галактики и сплетаются параллельные миры.
Только в зеркало поглядывал, чтобы оценить эффект.
Заодно, чтобы не терять времени даром, и мне сделали яркий новогодний макияж — тут со звездочками и блестками переборщить было невозможно! Даже появилась опасная мысль уговорить Илью после боя курантов оставить ребенка спать, а самим сбежать потанцевать и выпить в его клубе. Хотя наверняка для него вся эта музыка, танцы и пузырьки шампанского — рабочая рутина. Но для меня-то нет!
