Рут Харрис - Последние романтики
– Определенно.
– А если они не пойдут, мы всегда можем сменить название, – сказала Николь, и они оба рассмеялись, потому что оба понимали, как выразился Лео, гениальность выдумки.
– А теперь нам остается только найти для них подходящий флакон, – сказал Лео, – и дело пойдет.
– Насчет флакона я точно знаю, каким он должен быть, – сказала Николь. – Я подслушала эту идею у Пикассо.
Лео поднял бровь. Он давно пришел к выводу, что ему пора перестать удивляться, глядя на Николь Редон, но как только он решался на это, она выкидывала что-нибудь новенькое.
– Флакон для духов и Пикассо? – Важную часть натуры Лео составлял бизнесмен, и он задумался над тем, во что эта идея может ему обойтись. Пикассо, оригинал среди художников, был известен тем, что брал за свои работы хорошие деньги.
– Я хочу, чтобы флакон для моих духов был в форме простого стеклянного куба, – говорила Николь. – Мои духи абстрактны. Однажды на вечеринке я услышала, как Пикассо объяснял, что такое кубизм. По его словам, кубизм – это абстракция, это способ изображать то, что нельзя увидеть, – продолжала она. Лео не понимал, о чем она говорит и какое отношение имеет это к флаконам для духов, но не перебивал ее.
– Кубизм, Лео, это модерн, радикализм. В точности как те духи, которые составил для меня Нуаре. Я все помню. Я сказала ему, что хочу современный абстрактный запах; запах сада, который нельзя увидеть, воображаемого сада, невидимого, но благоухающего. Слова Пикассо застряли у меня в голове, и как только у меня возникла идея о названии духов, я уже точно знала, каким должен быть для них флакон. Куб, Лео! Простой модерновый куб!
– Неужели ты рассчитываешь, что женщины будут покупать духи в простом модерновом кубе? – спросил пораженный Лео. – Женщины любят стекло матовое, узорчатое. А у куба простые грани, Николь. Женщины любят изогнутые формы. А куб такой простой, некрасивый, неромантичный…
– Я продаю духи, Лео. А не романтику.
– Пусть будет по-твоему.
– А пробка тоже должна быть в форме куба. Из люцита. – Николь видела на выставке «Арт Деко» новый материал под названием «люцит». Дизайнеры-авангардисты изготовили из него перила для лестницы и шкафчики для бара. – Я хочу пробку из люцита, Лео. Это модерн.
Николь говорила страстно, как всегда, когда бывала возбуждена, и Лео прервал его жестом руки.
– Николь, у тебя будет то, что ты пожелаешь, – сказал он. – Даже если для этого придется отказаться от прошлого.
– Это именно то, что я хочу, – сказала Николь. – Отказаться от прошлого. – Она улыбнулась Лео, она была все еще немного влюблена в него, но думала она о Киме, думала о своем странном, бурном, освобождающем сне.
3
Парижане жаловались, что зима 1925/26-го была ужасной. Жуткой! Шел нескончаемый дождь, а когда он наконец прекратился, пошел снег. Было темно, холодно, мрачно, так все говорили, но Ким и Николь не замечали этого. Они были поглощены друг другом и Парижем. Париж дышал богатством и покоем. Пакт Локарно, подписанный прошлой осенью, вернул побежденную Германию в европейское сообщество и даже в Лигу Наций. Границы между Францией и Германией, терзаемые войной на протяжении жизни целого поколения, теперь были защищены Большой четверкой, а самая сильная в истории Франции армия стояла наблюдателем на Рейне. Сейчас, в 1926 году, мир наконец стал реальностью.
Вместе с температурой той зимой падал вниз и франк, и доллары Кима приобрели такую ценность, что он почувствовал себя мультимиллионером. Он тратил деньги с расточительностью, пугавшей и восхищавшей Николь. Они быстро установили приятный распорядок: Николь каждый день ходила в «Дом Редон», а Ким, если не занимался книгами, слонялся вокруг «Селекта» и навещал своих старых друзей в парижской «Трибюн». Они возобновили его прежний обычай заходить за ней каждый вечер в восемь часов, они начинали с аперитива и восхитительного парижского ритуала обсуждения, где они будут ужинать: в ресторане русских эмигрантов «К нам, около Пантеона», где обычный ужин стоил шесть франков или тридцать центов и где из более дорогих блюд Ким всегда заказывал икру и водку и угощал русских белогвардейцев, бежавших от венгерского фашизма; или, может быть, в кафе «Де ля Пэ», где они смотрели, как американские туристы сорят деньгами, и при этом ощущали свою изысканность и превосходство над ними. Или в «Прюнье» с его великолепным устричным баром и выбором «сухих, как кость», белых вин, рядом с «Мадлен». Или еще в «Ше Франси» на площади Д'Альма с видом на Эйфелеву башню и золотой купол «Инвалидов» вдалеке. Или у «Фарамонде» в центре «Лез Алль» ради простого блюда «потрошки по-каннски». Или у «Фло», в эльзасском кабачке в глубине маленького дворика в районе Фобу Сен-Дени, который не отыскал бы ни один турист.
Они исходили пешком все маленькие кривые улочки Парижа, и Николь была не слишком удивлена, обнаружив, что Ким знает город лучше, чем она: ее маршрут не отклонялся от дороги между домом и магазином. Он показывал ей город, в котором она жила, и этот город ей нравился. В конце недели они отправлялись за покупками на рынок, а в воскресенье не выходили из дома и покидали постель разве что затем, чтобы приготовить что-нибудь вкусное. Они отдались празднику чувств. Они не ставили перед собой никаких ограничений. Они делали то, что им хотелось делать: они позволили себе влюбиться.
– На этот раз, – сказал ей Ким, – у нас будет не скоротечный роман с горько-сладким концом.
4
– Это год завершений, – так сказал в феврале Эрни. Он только что вернулся из Нью-Йорка, где встречался с Перкинсом и Салли. Они с Кимом сидели в «Липпе» и пили холодное белое вино из графина. – Я заканчиваю правку романа «И восходит солнце». Я внял совету Скотта и отдал его Перкинсу. И рад, что сделал это. Перкинс – то, что надо.
– Надеюсь, что я не ошибся, – сказал Ким, – что ушел от Перкинса. Джей Берлин пытался переманить его в «Двадцатый век». Предлагал ему сумасшедшие деньги. Но Перкинс остался верен Скрибнеру. Он отказался уйти от него. Я просто не мог остаться. Остаться и писать так, как я бы хотел писать. – Эрни кивнул. Он предвидел, что у него могут возникнуть проблемы с его собственным языком, но он знал и то, что Ким ушел далеко вперед от других хороших молодых писателей. – Итак, теперь я связан с «Двадцатым веком». Это неплохое, солидное издательство, к несчастью, у них нет настоящего редактора. Но Джей за «Дело чести» наобещал мне луну, солнце и звезды в придачу. У меня не хватило характера отказать ему.
– При условии, что ты не пойдешь по стопам Скотта. Когда он изменил финалы для «Сатердей ивнинг пост». И продал в другие руки. Если ты это сделаешь, обратно тебя никто не возьмет, – сказал Эрни. Продажа в другие руки была его излюбленной темой, а на втором месте после нее стоял тезис о том, что он никогда так не поступит, а будет держаться до победного конца, чего бы это ни стоило.
