Наталья Калинина - Полуночное танго
Чай пили под вишней — так захотела Алена. Лиза часто и надолго оставляла их одних. Она молча уходила и так же молча возвращалась то с банкой варенья, к которому никто из них так и не притронулся, то с чашкой молока, то просто с пустой тарелкой.
«Их нужно изолировать друг от друга, — думал Плетнев. — Они несовместимы. Как два полюса. А я между этими полюсами. Под высоким напряжением. Долго я так не выдержу. Не выдержу… Нужно что-то предпринять».
Алена словно уловила его мысли.
— Ну, милая хозяюшка славного дома, спасибо тебе за щедрость. За доброту. За душевную чистоту. Я словно к свежему родничку припала. Честно говоря, надоело пить водопроводную воду… И не страшно тебе одной в таком доме? Ты, наверное, любишь мечтать.
— Нет, — сказала Лиза.
Плетнев не понял, что она имела в виду.
— Думаю, Марьяна скоро приедет. Хочешь, я спрошу про нее у Саранцевых? — спросил он.
— Я сама к ним схожу. Кур покормлю и схожу. Спасибо, что вспомнили про меня…
* * *— Знаешь, а она мне ужасно нравится. Я даже не ожидала, что смогу до такой степени очароваться существом женского пола, — говорила Алена, когда они возвращались в гостиницу. — Что, она так и не устроила свою судьбу?
— В смысле?
— Ну, как ты знаешь, устроить свою судьбу — значит выйти замуж. Так в провинции говорят. Хотя я, честно говоря, не представляю рядом с ней мужчину.
— Почему?
— Как бы тебе объяснить… — Алена, как показалось Плетневу, ехидно сощурила глаза. — Она собой слишком занята, своими чувствами, переживаниями. Мир прежде всего через свою душу пропускает. А вам куда больше нравится, когда мы на все вашими глазами глядим. — Алена загадочно улыбнулась. — Случаются, конечно, и исключения.
— Ты полагаешь, я не принадлежу к их числу?
— У нас с тобой, мой иронично настроенный друг, все на несколько иной основе зиждется. Цивилизованные люди, как я понимаю, должны почаще к голосу своего разума прислушиваться. Чувства — это, прости меня, все-таки из области средневековья.
Плетнев промолчал. Он думал о Лизе. О том, что и она сейчас думает о нем, о них. Она еще наверняка не до конца осмыслила, что он предал ее. Разумеется, она простит ему и этот, и еще много подобных поступков, но какая-то гармония в их отношениях нарушилась. И это непоправимо.
* * *Он был благодарен Алене, что она легла спать с соседней комнате.
— Вижу, ты привык засиживаться по вечерам, — сказал она, кивнув на стол, где лежала пачка чистой бумаги. — Здесь наверняка хорошо работается. Желаю вдохновения.
Алена плотно прикрыла за собой дверь.
«Мне следует с ней объясниться, — думал Плетнев, выйдя на крыльцо покурить. — Как нам дальше жить вместе? Неужели она сумеет закрыть на все глаза?»
Конечно, их с Аленой связывают пятнадцать лет совместной жизни. Плюс общие интересы, то есть его творчество. А главное — Светка. Их не по годам развитая, болезненная Светка, обидчивая, тонкокожая, скрытная, а временами распахнутая душой… Тот, кто считает, будто от прошлого можно отмежеваться раз и навсегда, опасно заблуждается. Наступит день — и прошлое непременно даст о себе знать.
Ничто не проходит зря…
Он осторожно спустился по ступенькам и направился к дому Царьковых.
Волчок молча обнюхал его ноги и отошел к своей будке, даже не вильнув хвостом. Дверь оказалась запертой. Он постучал. С минуту выждав, подошел к окну Лизиной комнаты. Их с Лизой комнаты. Оно было закрыто и задернуто занавеской. Он сначала тихонько, потом настойчивей побарабанил пальцами по стеклу. Он слышал, как в доме мяукнула кошка.
Плетнев обошел вокруг дома, снова поднялся на крыльцо. Только теперь его окончательно свыкнувшиеся с темнотой глаза различили замок на двери.
Он вышел через нижнюю калитку к реке, продравшись через заросли репьев, набрел на широкую накатанную тропинку, ведущую к дороге в райцентр. К тому времени, как он дошел до старого коровника, из-за острова выкатилась кособокая луна, выхватив из темноты островки прибрежных тополей.
Он остановился возле того обрыва, где впервые прижал к себе Лизу, просто так, как прижимают испуганных детей родители. Он не подозревал о том, что это случайное объятие повлечет за собой другие… Судьба случайно сблизила их. И так же друг от друга отдалила. Все будто бы стало на свои прежние места. Будто бы…
На рассвете он искупался в реке. Вода была теплой и отдавала горьковатым привкусом ила. В небе еще дрожали ночные звезды, но их постепенно гасили лучи уже показавшегося из-за горизонта солнца. И только над лесом еще долго мерцала зеленоватая звезда.
Когда он поднимался к гостинице, в темных окнах дома Царьковых отражались солнечные лучи.
* * *Он снова слышал сквозь сон мерное потюкивание железа о землю, снова испытывал блаженное предвкушение длинного летнего дня с его запахами нагретого на солнце укропа, медовой горчинки цветущей полыни. В детстве он спал летом на железной койке в саду под яблоней-кислицей. Вот так же, сквозь сон, вслушивался в монотонный разговор тяпки с твердой от зноя и засухи землей — мать, прежде чем уйти на ферму, трудилась в огороде.
Сейчас он заново переживал все эти ощущения, блуждая тропинками сладкого утреннего сна. Вчерашнее прошлое растворилось в неведомом мраке, уступив место прошлому давнишнему, пахнущему невозвратным станичным детством.
— Доброго утречка, — услышал он приглушенный стенкой визгливый голос Саранчихи. — Как спалось на новом месте?
— Изумительно! — отозвался бодрый Аленин голос. — Здесь воздух чистый и густой, как крепкий свежий чай. И пахнет целебными степными травами. У вас, я думаю, сплошь долгожители.
— Ага, кабы их на тот свет жадность раньше времени не отправляла. — Саранчиха доверительно понизила голос. — Мне Федор наказывал никому про это дело не говорить, да все равно к обеду вся станица знать будет… Да вы в тенек зайдите, под сливу, — посоветовала она Алене. — Солнце у нас злое — враз волдырями покроетесь. Ага, Федор мой с утра в райцентр пошел, в амбулаторию. Всю ночь с зубом промаялся и мне спать не дал. Вот я его чуть свет и погнала в райцентр. Сама еще кролям травы накосить не успела, а уже гляжу, он назад бежит. Белый весь как простыня. «Ну знаешь, бабка, и зуб враз болеть перестал. Я, значит, это, в амбулаторию захожу, а ее навстречу мне на носилках к санитарной машине несут…»
Под окном забил крыльями и загорланил во всю мочь петух, и Плетнев приподнялся на локтях, чтобы лучше слышать Саранчиху.
— Тетка Нюся, санитарка в больнице, рассказала Федору, что на рассвете к дебаркадеру самоходка пристала и капитан начальника милиции прямо с кровати поднял. На них возле Боголюбова хутора моторка ночью налетела. Это, считай, пятьдесят километров вверх по реке. Матрос-рулевой, когда стукнулись, не понял, что случилось, а потом слышит, будто крикнул кто-то. Не то «прости», не то «спаси» — не разобрал он. Они лодку с фонарем спустили, а она за край моторки вцепилась руками, насилу разжали. И лицо все кровью залитое.
